Волчье время. Продолжение (СИ)

Олрис поднялся на ноги, чувствуя, как в затекшие от долгого сидения ступни разом вонзаются тысячи крошечных иголок. За время жизни в Руденбруке он успел отвыкнуть от того, как стремительно Ингритт принимает решения и с какой энергией берется за их воплощение в действительность. Теперь он чувствовал себя довольно глупо - получалось, что он не сумел предложить ничего дельного, да и весь риск задуманного Ингритт предприятия касался исключительно ее самой, в то время как ему, похоже, предстояло дожидаться ее в безопасном месте и надеяться, что все закончится благополучно.

- Я даже не знаю, как тебя благодарить, - неловко сказал он. Девушка повела плечом.

- Пока что меня не за что благодарить. Посмотрим, что из этого получится.

Вернувшись со своей разведки, Олрис сообщил, что сенешаль содержится в Кошачьей башне, тогда как Меченого отвели в башню Лотаря, которую при гвиннах называли Королевской. Ингритт поняла, что это сделано намеренно - теперь Атрейн с дан-Энриксом оказались максимально далеко от городских казарм, не говоря уже о том, что башня Лотаря и Кошачья находились в противоположных концах крепости. Надумай кто-нибудь из айзелвитов напасть на охрану и освободить обоих арестантов, им пришлось бы разделиться на две группы.

Ингритт задала себе вопрос, на что надеется она сама, но колебаться было поздно. Если сенешаль и вправду ранен, то помочь ему - ее обязанность. Гвардейцы Уриенса, вероятно, перепуганы беспокойной обстановкой в Руденбруке, и не станут ее даже слушать, но она должна, по крайней мере, попытаться осмотреть Атрейна.

Ингритт вспомнила, как во время работы в лазарете Меченый рассказывал о человеке, обучавшем его лекарскому делу. Обычно он вспоминал эти истории нарочно для того, чтобы поднять ей настроение или помочь отвлечься, поэтому старался выбирать какие-то забавные моменты - например, рассказывал о том, как он вернулся их военного похода и пытался убедить столичного врача, что он всерьез намерен заниматься медициной, или о том, как Рам Ашад учил его вправлять переломы на сломанной деревяшке, обернутой толстым одеялом, и как Крикс при первой же попытке сломал эту деревяшку еще в двух местах. Но среди воспоминаний Крикса об Ашаде иногда встречались и совсем другие - то серьезные, то грустные, то страшные. Дан-Энрикс явно относился к своему наставнику с огромным уважением, и Ингритт постепенно начала довольно ясно представлять себе его характер. Девушка ничуть не сомневалась в том, что, если бы Рам Ашад узнал о том, что нуждающийся в его помощи человек находится в тюрьме, он бы не колебался ни минуты.

Ингритт взяла туго набитую кожаную сумку, с которой обычно ходила к роженицам или к пациентам, которые не в состоянии были дойти до лазарета, и отправилась к Кошачьей башне, размышляя, что сказать гвардейцам, охранявшим арестанта. Сердце учащенно билось в ребра. Ей казалось, что она не волновалась так даже в те дни, когда она взялась лечить Рыжебородого вместо отца.

Вход в Кошачью башню охраняли несколько гвардейцев во главе с сержантом. Его бородатое, квадратное лицо показалось Ингритт знакомым, а мгновение спустя она и правда вспомнила о том, как пару месяцев назад он оказался в лазарете с рыбьей костью, застрявшей в горле. Гвардеец угрюмо наблюдал за приближающейся девушкой, а Ингритт смотрела на него и вспоминала, как он выглядел тогда - багрово-красный, обливающийся потом, с выкаченными от ужаса глазами... Успокоить его было очень сложно - он хрипел, давился кашлем и слюной, но под конец дан-Энрикс все-таки сумел подцепить кость тонким металлическим крючком и вытащить ее наружу.

Наверное, если бы к башне подошел мужчина, то гвардейцы уже приказали бы ему остановиться, но вид Ингритт не казался им достаточно опасным. Сержант просто сделал несколько шагов ей навстречу, загораживая Ингритт путь.

- Сюда нельзя, - сказал он грубовато. - Возвращайся к себе в лазарет.

- Я слышала, что лорд Атрейн был ранен при аресте. Если это так, то кто-то должен осмотреть и перевязать его, - ответила она.

Стражник смотрел на нее сверху вниз. Его лицо казалось девушке холодным и бесстрастным, как у статуи. Зато другой гвардеец, подбоченясь, заявил:

- Малышка, тут тебе не госпиталь. Ты думаешь, мы стоим тут, чтобы пускать к Атрейну всех, кто этого захочет?..

Ингритт чуть не фыркнула. Так, значит, она теперь "малышка". Большинство этих гвардейцев хлебом не корми, дай только повыделываться друг перед другом. А поодиночке, в лазарете, все до одного зовут ее "сударыня".

- Я понимаю, - согласилась Ингритт, игнорируя нахальный тон гвардейца. - Просто доложите о моем приходе вашему начальству. Может быть, они позволят мне пройти.

Лицо сержанта осталось таким же равнодушным.

- Я не могу оставить пост, - ответил он. - Вечером будет смена караула, капитан придет сюда - тогда и доложу. Уверен, это дело может подождать.

Ингритт скрестила руки на груди, борясь со вспышкой гнева.

- А что, если, пока мы будем дожидаться смены караула, сенешаль умрет?