Волчьи ягоды. Сборник

— Давала. Я же не отрекаюсь! Обеим перепадет на орехи. А не хочется в тюрьму, ой, как не хочется! У меня же маленькие дети. Да и ты света белого еще не видела… — Уманская приложила к глазам платочек. — Словом, так: Алку я беру на себя. С Григорием Семеновичем посоветуюсь, он человек суровый, но не без сердца. А ты молчок, особенно Сосновской. Она хоть и подружка твоя, а продаст ни за грош. Бог милостив, как-нибудь выкрутимся.

На другой день, когда Полищук пришла на склад выписывать новую партию пряжи для своего цеха, Уманская шепнула:

— Удалось замять. Живем, девка! Слышишь? Но задарма ничего не делается…

И Юля послушно расписалась за пряжу, которой и в глаза не видела.

— Вот и хорошо! — обрадовалась Уманская. — Умница! Покорное телятко двух маток сосет. До сих пор текло, как говорят, да в рот не попадало, а теперь и ты внакладе не будешь. А пряжу раскинешь на все участки понемногу, никто и не заметит.

Это было осенью, с тех пор Полищук не раз подписывала сомнительные бумажки и получала за это наличными, а в конце мая к ней прибежала Нина Сосновская:

— Юля, ой, не могу… Что я слышала!

Кладовая Юли помещалась в самом дальнем углу кругловязального цеха под винтовой лестницей. Сама она сидела за обшарпанным столиком, записывала в журнал выданную вязальным участкам пряжу и мысленно ругала Полякова. Жадность его в последнее время не знала границ, все труднее становилось сводить концы с концами.

— Подожди, не то собьюсь, — сказала Юля. Дощатые стенки кладовой вибрировали, в открытую дверь были видны длинные ряды вязальных станков и зеленая листва цехового дендрария — гордость фабричного начальства. — Так что же ты слышала?

— Страшно сказать! Иду я из бухгалтерии мимо главного склада, захотелось глянуть на ласточек. Помнишь, весной видели, как ласточки воробья выбрасывали — нахал в чужое гнездо залез. Теперь там желторотики, смешные-смешные… Загляделась на них, слышу, за углом двое разговаривают. Поляков и еще кто-то. Вполголоса, а мне все слышно, близко стоят. Поляков говорит: «Не мылься, не будет товару. В прошлый раз восемьсот карбованцев зажали, нечестно». Тот, другой, возражает: «Не было свободного капитала. Привез я твои восемьсот». И зашелестели. «Деньги счет любят, — это уже Поляков. — А за товар не волнуйся, сами доставим. Ты тут слишком примелькался».

— Господи, — простонала Юля. — Приснилось тебе?

— Если бы приснилось! Выглянула за угол — тот, другой, уже пошел, со спины увидела, лопоухий такой, приземистый, а Поляков стоит, вслед ему смотрит… Спрашиваю, о каком это вы, Григорий Семенович, товаре говорили? О каких деньгах? Обернулся он да как озвереет: «Следом бегаешь?» Потом засмеялся. «Ты, — говорит, — ежедневно имеешь дело с путанкой, вот у тебя в голове все и перепуталось. Человек долг вернул. Если нужно — и тебе дам взаймы».

— Видишь! — обрадовалась Юля. — Долг! А ты неизвестно что…

— Какой долг! — Нина сжала маленькие кулачки. — Чтобы получить долг, за углом не прячутся. Речь шла о товаре. А какой у Полякова товар?.. То-то же. Если хочешь знать, я недавно нашу пряжу у перекупщиц видела.

— Разве мало пряжи?

— А я говорю — нашу!

— Я думаю…

— Нечего тут думать. Заявить куда следует, вот и все.

— Не пори горячку, Нина, — заволновалась Юля. — Кто знает, о каком товаре они говорили, вдруг твои подозрения на пустом месте замешаны, а на человека тень упадет.

— Да ты что? У этого человека деньги куры не клюют! Ты знаешь, как он живет? Говорят, у него машина, жена и дочь в брильянтах… Откуда? На зарплату завскладом? Кого защищаешь? Может, ты и сама?

И тут у Юли не выдержали нервы. Она глянула в потемневшие от гнева глаза Сосновской и вдруг закричала:

— Да! Да! Ты угадала! Я тоже! А теперь иди выдавай. Передачки будешь мне носить как самая лучшая подруга юности. Чего же стоишь? Иди!

Юля зарыдала. Нина кинулась ее обнимать:

— Скажи, что это неправда, ну скажи… Ты же все выдумала, Юля!

Юля молчала.

— Значит, правда! — Сосновская посмотрела на нее печально-печально. — Как же я теперь буду жить? — И пошла тихо, словно на цыпочках.

Через час Юля сказала Полякову:

— Все, Григорий Семенович. На меня больше не рассчитывайте.

— Сдурела, девка? — зло вытаращился на нее Поляков. — Назад нет брода. Или напомнить, сколько в твой карман перепало?

— Перепало, Григорий Семенович. От вашей ласки и моей дурости. Больше не хочу. Достаточно.

— Вон как запела! Хочешь выйти из игры? Смотри, не пожалей!

— Не бойтесь, я на вас не донесу. Смелости не хватит.

— Сосновской испугалась?

— Не трогайте ее, Григорий Семенович. Нина тоже будет молчать. Ради меня…

Этот разговор состоялся в понедельник, а в среду Нина Сосновская на работу не вышла.