Волчьи ягоды. Сборник

— Походка не та: у Павла шаг мелкий, а у этого длинный. Правда, он бежал. Может, и Кривенко…

— А не был ли это фельдшер Бысыкало?

Ирина передернулась.

— Борис?

— Да.

Бысыкало стал другом семьи после того, как вылечил Марьянку. Ирина уже забыла, когда это было, а он все при встрече: «Как Марьянка? Не нужны ли какие лекарства?» Недавно встретился на рынке. «Можно, приду в гости?» Дети уснули, а он сидел, нашептывал: «Красивая вы, Ирина». — «Спасибо». Взял за руку. «Вы бы не возражали, чтобы я стал вашим мужем?» Выхватила руку, рассмеялась. «В сыночки мне годитесь». Борис не рассердился. «Теперь это модно — жениться на женщине старше тебя». — «Во Франции?» — опять рассмеялась Ирина, переводя все в шутку…

Был уже первый час. Через несколько минут Кушнирчук должна была встретиться с лейтенантом Пасульским. Уходя от Ирины, она думала: «Почему Лукашук на очной ставке умолчала о близком знакомстве с Бысыкало? Почему?»

4

До районного отдела внутренних дел Наталья Филипповна дошла быстро. В кабинете Пасульский достал из папки блокнот.

— Я тут кое-что записал.

И с подробностями рассказал все, что узнал в Орявчике об Ирине, Дмитрии и Павле. Прежде всего выложил уже известную историю о возвращении Балагура из колонии. Ирину долго не отпускала душевная боль: Дмитрий поехал, так и не выслушав ее.

Кривенко, прибыв с курсов, радости не принес. Как-то с купленного Балагуром детского автомобиля слетело колесо. «Почините», — попросил Митя. «Почините, почините, — передразнил мальчишку Павел. — Пусть чинит тот, кто купил эту железку…»

Еще на курсах Кривенко узнал о приезде Дмитрия в Орявчик. Его охватил страх: «Отыщет меня в общежитии — и прощай белый свет». Перебрался в гостиницу на окраину города, а товарищам сказал, что ночует с детьми знакомого, пока тот в отъезде.

В общежитие вернулся только после встречи с Фитевкой. Та привозила на рынок творог, сметану и рассказала, что Балагур куда-то уехал, одарив Ирину, Митю и Марьянку. Куда подался — не знала. Главное — в селе его нет.

С курсов Кривенко приехал домой, когда в Орявчике уже перестали говорить о Балагуре: всякое диво — на три дня. Но стоило кому-то из односельчан (были такие) увидеть Павла, как начиналось: «Ты слышал: Дмитрий приезжал?» — «Где он теперь?» — «Неужели уехал насовсем?» — «Что сказал Ирине?» — «Сына бросил — нечестно…»

Павел не вступал в эти разговоры. Что он мог сказать? С Ириной тоже старался не говорить о Балагуре. Зачем? Ну, был и уехал. И хорошо! Но спокойно спать не мог. Павла будил ночной скрип калитки, шелест развесистой яблони, рокот мотора. Ложась спать, доставал гантели, клал поближе, чтобы были под рукой.

Лейтенант Пасульский заглянул в записи, снял очки и постучал ими по блокноту.

— Тут еще важные подробности.

И он рассказал, как однажды, когда Павел еще был на курсах, к Ирине зашел Иван Дереш, отбывавший наказание вместе с Дмитрием. Посмотрел на Митю. «Настоящий Дмитрий. Хе-хе-хе-е». — «А я Митя», — не понял малыш. Дереш отослал мальчика гулять: «Мне нужно с мамой поговорить». И сказал Ирине, что Дмитрия убили — бежал из-под стражи. «Но вы о нем не жалейте. Он собирался бросить вас после возвращения. Не верите? — Потянул носом воздух, будто принюхивался. — Не любил он вас. Сам как-то признался мне на досуге. Хе-хе-хе-е…»

Ирина накрыла разметавшуюся во сне Марьяну и предложила Дерешу сесть.

«Я уже знаю, что Дмитрия убили во время побега. Сначала не верила. Но от мужа не было писем, срок — три года — прошел, а он домой не вернулся. И я поверила. Да вот и вы подтверждаете…»

«Царство ему небесное. Хе-хе-хе-е…»

Иван Дереш сплюнул и ушел. Радостный, как ребенок. Ирине до самого вечера слышалось это «хе-хе-хе-е…». И чего смеялся? Над кем? Чему радовался? Так и не поняла…

Как-то Кривенко вернулся домой пьяный. Дети спали. Павел схватил Ирину за руку, дернул к себе, потащил в другую комнату: «Он, Балагур, ночевал тут? Что у вас было?..»

Заплакала Марьянка. Ирина вырвалась, побежала к дочери. «Противно. Обидно. За что обижает?»

До утра перебирала свое житье-бытье. Встала измученная. И удивилась: «Где же Павел? Как это я не услышала, когда вышел? И куда пошел?» И сказала себе: «Хорошо, что ушел».

Настоящее утро еще не наступило — сумерки, смешанные с туманом, цеплялись за деревья, волочились над укрытой росой землею, а Ирина уже крутила ворот колодца. Сзади звякнуло пустое ведро. Фитевка. С тех пор, как Ирина перешла к Павлу, бывшая хозяйка избегала встреч с нею. А тут сошлись с глазу на глаз.

«Так где же ваш сын с невесткой?» — вырвалось у Ирины.

Фитевка вытерла о фартук руки. Ее сморщенные губы дернулись. Отступила на шаг в сторону, уступая дорогу, и сказала:

«Виновна я, Ирина. Прости. Соблазнилась возком дров. Скажу тебе правду. Павел уговорил: выгонишь, дров привезу… И деньги обещал. Дура я баба…»

В хату Ирина вбежала без ведер. Упала на кровать. Дети расплакались. Едва утихомирила. И внезапно все стало Ирине ненавистно. Она прижимала, голубила детей: «Милые мои лебедята». Потом успокоилась, вытерла слезы и туго завязала косынку на голове.