Волчьи ягоды (СИ)

Мне хочется видеть все это, но вместо рассыпающегося света я слышу, как впало щелкает выключатель, проваливаюсь внутрь, что-то утробно клокочет и цыкает, но света нет, потом с тугим хрустом и возней распахивается вся дверь, отмахиваясь в петлях.

Сестра заглядывает внутрь палаты сонными после ночного дежурства густо подведенными черными глазами и снова на какую-то секунду исчезает, чем-то неумолимо стукая и грохоча. Стараясь протиснуть ЭТО за собой сквозь дверь.

Прогибается внутрь полубоком, широко переставляя через порог голенастые худые ноги - я вижу расползающуюся стрелку в чулках, которую, возможно, видит и она сама, только виду не подает, - перегнувшись обратно в коридор, втягивает за собой, бряцая спутанными проводами и трубками, распяленную этажерку с подвешенными на крючках еще полными прозрачными целлофановыми мешочками. Загребает ею по полу, бесцеремонно шаркая и скребя.

У нее черные вороньи глаза с фиолетовым отливом и вьющиеся жесткие волосы, как у цыганки. Вороноглазая появляется в палате нечасто, каждый раз с выражением занятой торопливости разбивая затаившуюся тишину цокотом и звоном своих каблуков. Я учусь различать ее походку заранее - нервный дробный перестук с припаданием на каждом втором шаге, - но сестру неслышно ни в коридоре, ни на подходе к нашим дверям. Только внутри серой палаты каждое ее движение бьется и разлетается осколками, усыпая отрывистыми звуками пахнущий хлоркой пятнистый пол. Наша тишина не любит звуков. Каждый отголосок, случайно просочившийся сквозь дверь, решетки вентиляции, оконные прорехи и рассыхающиеся щели под плинтусом, она ловит капканом, дробит и ожесточенно грызет, разламывая его на отдельные игольчатые осколки, отскакивающие от стен. Маленькие боятся тишину, плаксиво съеживаясь и всхлипывая на своих кроватях, пытаясь каждый забиться в свой угол, но углов все равно никогда не хватает, да и кто же не знает, что на самом деле живет в самих углах?..

Треугольное завышенное лицо смотрит на меня сквозь и в упор одновременно, пока руки что-то делают в привычных движениях и комбинациях. Она кажется сосредоточенной, но сосредоточенность эта не уходит в ладони, балансируя где-то на грани - пальцы вороноглазой похожи на тонкие ветки, перебираемые февральским ветром. Беспорядочно. Безраздельно.

Бессмысленно.

Ее сосредоточенность концентрируется отдельно на кончиках вздыбленных заламинированных ногтей и острых шариках скул, утягивая в себя, по ниточкам за концы нервов.

Хладнокровно.

И хочется вырваться, но приходится терпеть: внутренний пожар - тягучее гнилое торфянниковое тление - начинает пробираться глубже, цепляясь крючковатыми ворсинами за мышцы, заставляя сжиматься и вздрагивать. Буровато-зелено-голубые в синеве мшистые стены вокруг начинают идти морщинами, складками и гулкой рябью, и в какой-то момент мне кажется, будто я на самом деле вижу клацнувшую пасть за плечом сестры, и, кажется, пытаюсь отпрянуть назад, хотя бояться нечего.

"Нет, не надо. Все хорошо, она меня не мучает", - шепчу одними губами, сглатывая спасительные слова в гортань. "Не боюсь".

Вороноглазая оборачивается на меня странно и исподлобья, удивленно гадая, что же именно со мной произошло, потом нерешительно, в каком-то нелепом скупом движении, тянет руку, чтобы потрепать меня по голове, но передумывает и снова уходит. Звеня кольчугой сережек, каблуками и кольцами волос, налаченными до тугой блестячности.

Уже только в коридоре я слышу ее торопливые отдаляющиеся шаги - деловитая безразличная походка с выдающим ее плоскостопие припаданиями и наклонами вперед.

...Ночная тишина, как страж, снова бессонно бдит в углу, прикрыв полуарками веки: из-под многослойного подола растрепанными клочками торчат перья, пух и забившаяся пыль, делающая ее почти седой в некоторых местах. Черная вдова тяжело нахохлилась, осев на пол - одновременно и сжимаясь, и заполняя собой пространство, распухая, разбухая и надуваясь, как большой сваленный шар тугой пряжи. Ее дыхание колышет приподнятые комья черного пуха на груди, запутываясь в волосках и перьях, и волнами докатывается до каждой из четырех стен палаты, отскакивая назад, туда и обратно, и так снова, смешиваясь и перепутываясь друг с другом, вибрируя, и все в темноте кажется пронизанным насквозь еле слышным зудящим гулом, который успокаивает.

Я лежу, вслушиваясь в полумрак, и почти так же растворяюсь в нем, медленно рассеиваясь по сторонам. Темные нитки тянутся от кончиков пальцев, сливаясь с ними продолжением белого и черного, постепенно тая и убегая в пространстве все дальше и дальше, пока не начинает бледнеть и исчезать.

И слышу предупреждающий рык из дальнего угла. Тишина вздрагивает во сне, наставительно и рассерженно клокоча и царапаясь хрипящими звуками в гортани, и я отдергиваю нити назад, собираясь воедино вновь.