Волчьи ягоды

Растерявшаяся Ирина и слова не вымолвила, а Митя позвал: «Папа, иди со мной спать». И смотрел с такой мольбой, что у Дмитрия не хватило сил отказать.

В постели сын прижимался к отцу. «Папа, а на море страшно?» — «Вырастешь — узнаешь». — «А дядька Павел сказал, что я олух, в тебя удался». — «Спи, Митя».

Ночью Балагур слышал, как ворочалась без сна Ирина, как вставала, когда плакала Марьянка, и мягкими шагами ходила по комнате, чтобы не потревожить спящих.

Задремала она под утро. Дышала часто, неровно. Снилось ей, будто Дмитрий ночью подкрался, убил Павла, забрал детей, а хату поджег. «И надо же такому присниться». Тряхнула головой, отгоняя остатки недоброго сна: прочь!

Завтракали, как и ужинали, молча.

«Мы с Митей съездим в город», — сказал после завтрака Дмитрий.

Смотрела вслед в окно. «Кто знает — что будет. Увезет дитя — бейся тогда головой о стену. Зачем отпустила?..» И тут же успокаивала себя. «Отец же. Порадуется сыну и привезет».

День убегал. Ирина начала тревожиться, выходила на дорогу. Расспрашивала у тех, кто возвращался из города: «Не видели Дмитрия с Митей?» — «Разве Дмитрий живой?» — удивлялись знакомые. И приходилось говорить, что не умер, приехал и подался в город. По Орявчику моментально поползли разные слухи. Кто-то говорил, что Дмитрий силой отобрал Митю у Ирины; другие — что он украл сына; а третьи возражали и тем и другим, придерживаясь мысли, что с того света еще никто не возвращался...

Ирина не находила себе места. Неужели лишилась сына? Может, сходить к участковому или в сельсовет? Завернула Марьянку в одеяло.

«Пи-и... Пи-и...» — донеслось со двора.

Выглянула.

«Ма... Мама!..» — Митя толкает детский автомобиль — блестит никель, краска; крутятся толстые резиновые колеса; светят фары; пикает сигнал — настоящий «Москвич». И такая радость на лице мальчишки! А у Ирины хоть и отлегло от сердца, но в глубине души сосет: заберет Дмитрий сына, переманит.

«Мы в кабине с дядькой Мироном приехали», — хвалится Митя.

Дядька Мирон — колхозный шофер. А говорун! Наговорил, наверное, и Дмитрию: рот же не зажмешь. Ирина оглянулась от плиты. «Что будете ужинать?» — «А мы в ресторане наелись», — гордо сказал Митя, гоняя вокруг стола автомобиль. Зацепил колесом за диван. «Соблюдай правила движения», — сказал Дмитрий. Голос показался Ирине сухим, бесцветным, будто никогда и не было той сочности, напевности, которую могла отличить среди сотен голосов. За долгие годы разлуки он как-то засох, стал чужим.

Дмитрий взял у Ирины ведра, пошел к колодцу, что стоит под деревянной крышей во дворе у Кривенко. Ворот заскрипел: «Изменила... Изменила... Из...»

Ночь пахла яблоками. Захотелось одно сорвать. Но в сад к Павлу не пошел. Все было родным и чужим одновременно. Смотрел на хату Фитевки, куда привел Ирину. Вещи — в двух чемоданах. Первая ночь — на голых досках: не было у хозяйки лишнего матраса. Постепенно разжились. Купили шкаф, кровать с пружинной сеткой, стол, стулья. Оба работали, появились деньги. Все шло хорошо до того злосчастного вечера, когда какой-то бес подбил украсть колхозное зерно. За это отсидел, искупил вину, а червячок стыда и до сих пор точит душу, заставляет опускать голову перед знакомыми.

Дмитрий внес полные ведра.

Ирина укладывала спать детей. «Папа, чтоб ко мне пришел», — крикнул сын из соседней комнаты. «Иду», — ответил Дмитрий и тут же услышал: «Нам бы поговорить... Слышишь?..» — но не отозвался.

Наталья Филипповна понимала Балагура: мужская гордость взяла верх. Не мог сразу отбросить все, что скопилось в душе за годы разлуки, смириться с потерей жены.

Опять лежал без сна рядом с сыном. «О чем с Ириной говорить?.. Все ясно, как белый день. Сразу бы уйти отсюда — Митя удержал. Никак не могу расстаться. А уходить нужно. О работе договорился. Пойду шофером. Начальник районной милиции рекомендовал меня председателю одного колхоза. Утром и распрощаюсь. Мите скажу, что должен отбыть на море — корабль не может ждать и отплыть без моряка не может. Скорее отплыву — скорее вернусь...»

Утром и уехал. «Куда ты, Дмитрий?» — попробовала остановить его Ирина. «Митю не обижайте», — глянул косо и пошел.

— С тех пор мы и не виделись, — сказала Ирина.

Она уже успела наведаться в хирургическое отделение.

«Дайте хоть одним глазом глянуть. Хоть с порога».

«Нельзя», — отказал врач.

Подошла к дежурной сестре. Упрашивала ее до тех пор, пока в глазах женщины не промелькнуло сочувствие. Сестра вошла в палату, отодвинула занавеску на застекленной двери. Дмитрий лежал навзничь, руки сложены на груди поверх одеяла. Ирине показалось, что они никогда больше не шевельнутся. Лицо бледное, застывшее. Веки опущены. В морщинках на лбу — капли пота.

«Что вы тут делаете?» — спросил врач за спиной.

Ноги перестали служить. Не хотели, не могли перенести Ирину в дальний угол коридора, и хирург поддерживал ее под руку.

«Не переживайте так. Ему станет легче, тогда поговорите», — успокаивал он Ирину.