Волчьи игры

Как это всегда бывает в канун зимы, с моря внезапно налетел шквал, и Амалер за одну ночь засыпало снегом до самых крыш. И город исчез под белым покровом, словно никогда его и не было. Такие девственные нехоженые сугробы легли у подножия Гнезда Эсков, что глазам больно.

Но северный ветер готов был смениться на более теплый — западный, а значит, все это снежное великолепие продержится не дольше суток, прежде чем грязными потоками стечет в море. Благо дренажные каналы вычищены и готовы к вечным капризам эскизарской зимы. Княжна Сина не зря возглавила в этом году Контрольную Комиссию. «Милосердная дщерь» — так, совсем не в шутку, назвал ее Аластар, когда она изъявила желание заняться этой унылой обязанностью, не рассчитывая на отцовскую благодарность. И конечно же, не получив в награду даже теплого словечка. Ну что ж сделаешь, если диллайнский князь не подозревает, что детям можно и должно говорить «спасибо».

— Надо было самой идти к Аластару с проектом.

Сина подышала на стекло, а потом нарисовала на кондесате злую рожицу.

— И он бы не сказал ни «да», ни «нет», — отмахнулся Идгард. — Не думаешь же ты, что моя поездка в войска — наказание?

— А это не так?

— Для меня — нет, — отрезал брат. — Я уже засиделся в Амалере.

Это верно. Он всегда так и норовил сбежать подальше от двора. Лучше на «Лаунэйд» к виртджону Валфриху Тору под крылышко. Но, на взгляд Сины, «крылышко» Носатого Филина тоже вполне подходило для братца.

— Хочешь бросить меня на съедение папочке?

Они встретились взглядами в отражении оконного стекла. Идгард расположился на узком кожаном диване так ловко, словно на пуховой перине, дерзко возложил ноги в домашних туфлях на подлокотник, откинул голову… и превратился в точную копию их отца. Даже глаза прищурил так же.

— Так в чем же дело? Поедем со мной.

— А зимние балы?

— Псу под хвост эти балы. У Аластара приступ скупости в преддверии новой войны, а поэтому самое большее, на что могут рассчитывать придворные дамы, — пару унылых донельзя приемов.

Все-то у Идгарда Эска просто и легко. Так же, как у Раммана Никэйна все сложно и с подвохом, а у Шэррара Ияри — непонятно и загадочно.

«Уму непостижимо, как у одних и тех же мужчины и женщины родились такие разные сыновья, — дивилась Сина. — Чудеса! Видимо, все дело в шурианской крови».

Признание Раммана, в общем-то, княжну ничуть не потрясло. Вот если бы отец вдруг воспылал привязанностью к молодому графу Янамари без такого существенного повода, как кровное родство, это было бы действительно крайне подозрительно. Рамман же в качестве брата Сину устраивал. Жаль только, Мирари не знала этого с самого начала. Тогда бы первые годы ее брака с эрн Рэймси не омрачились бы душевной болью. Но потом Сина поведала сестренке на ушко тайну, положив конец горьким сожалениям той о несделанном выборе.

— Ты могла бы, например, проинспектировать лазареты и полевые кухни. Прекрасный повод, я считаю.

— И оставить Аластара наедине с подозрениями и страхами?

Сина сопротивлялась сугубо по инерции. Уж слишком сильно хотелось ей взвизгнуть по-девчоночьи от радости. Любое, самое заурядное дело в компании с братцем и его чувством юмора — редкое удовольствие.

— Мы всю осень торчали у него на глазах каждый день с утра до вечера, и разве что-то изменилось? Мы снова под подозрением. На этот раз в желании помочь будущим бунтовщикам.

Губы наследника сами собой сложились в скорбную усмешку. Ему было не смешно.

— А ведь отец мог быть таким, как ты, — вдруг сказала Сина. — Если бы не Предвечный, если бы не эсмонды, если бы не их колдовство.

— Если бы не Предвечный, то и мы с тобой были другими. Не одержимыми, сестра моя.

Золото кормовых огней его несбывшихся кораблей заблестело в глазах Идгарда. Проклятое золото.

— Свободными, — тихим эхом отозвалась диллайн.

— Как Шэррар-р-р-р.

— Не говори так! Не говори голосом Аластара!

Княжна опустилась на колени в изголовье дивана, прижалась щекой к щеке своего маленького брата-Совенка.

— Нет, не становись им, — шептала она. — Ведь Шэррар — шуриа, а не только твой брат. Помни об этом, прежде чем ревновать к Фаолхэ-Морайг. Что ты знаешь об уготованной ему судьбе?

— Я ненавижу его.

— Кого? — ужаснулась Сина.

— Предвечного. Я так его ненавижу, что готов специально сдохнуть, чтобы он подавился мною.

— Ты порой говоришь какие-то страшные вещи.

Идгард ласково погладил ее по уложенным в прическу серебристым косам, отер костяшкой мизинца одинокую слезинку со щеки.

— Страшные вещи не говорят, а делают, миледи-сестра. А я еще ничего такого не сделал. Пока не сделал.

И звонко чмокнул в кончик носа, завершая семейный ритуал утешения.

— Решено. Я не оставлю тебя в Амалере. Начнешь тут сырость разводить…

Никогда не поймешь, когда он шутит, а когда серьезен. Совершенно как Аластар.

Форхерд Сид, доктор