Волчьи ночи

И ему казалось, что эти двое играли озеро, и вербы вдалеке, и северный ветер, и всю глубину, скрытую в озере, в вербах и ветре, которая как предугадываемая чернота вырывается на свободу и выступает на передний план. Было в этих басах что-то дикое и угрюмое. Он мог только слушать ещё и ещё, и вместе с тем в глубине души желать, чтобы они говорили что-нибудь другое.

Он предпочёл уйти из церкви и вернулся к себе в кухню — и снова тщетно попытался успокоить свои перепуганные мысли, которые вызывали глухую тоску и почти непостижимый страх перед наступавшим вечером.

Ещё не успело стемнеть, как прихожане стали собираться.

Они приходили поодиночке.

Рафаэль слышал, как они толпились в коридоре, как Эмима льстиво и услужливо заискивала перед ними, помогая снимать пальто, и как сухо, официально и свысока приветствовал их Михник.

Значит, Эмима не пряталась… это утешало его и помогало собраться с силами в ожидании вечера. Ведь это можно было использовать как козырь в споре с возможными обвинениями Михника. В её голосе не было даже малейшей тени смущения — она чирикала, словно находилась среди старых знакомых, и наливала им, судя по звону стаканов, и даже шутила с ними.

И картины на стенах, при помощи которых он также готовился нанести удар по Михнику, по-видимому, не мешали гостям, поскольку в оживлённой болтовне не было ни тени гнева или осуждения по отношению к старику, который явно управлял ситуацией с лёгкостью и знанием дела.

Затем они начали.

Без него.

Он думал, что они позовут его… Конечно, он мог просто-напросто выйти к ним — всё это время, пока они собирались, да и сейчас он мог сделать это… если бы не глупое смущение и этот страх неизвестно перед чем, который вырос в нём за этот день ожидания.

Он почувствовал, как горят щёки… словно от чувства вины и стыда.

Рафаэль навострил уши, боясь, что неосторожным шумом привлечёт к себе их внимание, и попытался понять Михника, который очень подробно распространялся об ошибках, которые были сделаны или могут быть сделаны. Однако это совсем не обязательно должно привести к совершенству или несовершенству, а только к неправильным догадкам, которые отягощают дух. «А его надо освободить, — подчеркнул он. А тот, кто отягощает и ограничивает его, тот виноват… Не только перед самим собой, но и перед другими, потому что способствует колдовству и порабощению. Это серьёзный проступок, который определённо заслуживает сурового наказания». Потом Михник сказал — а точнее солгал — о прошениях, которые он с того дня, как оказался в этом приходе, постоянно посылал декану и в епископство, и теперь, ввиду всех отрицательных ответов, он предлагает, чтобы они сами объединились для духовного освобождения. Для начала он предложил хор и музыку… и сразу вслед за тем перешёл к злым духам, которые всячески лгут, надевают маски и действуют втайне, исподтишка.

— Это враждебная сила, которая не заслуживает пощады, — продолжал он, бросая слова в их сосредоточенное молчание, — это яд, который маленькими, почти невидимыми каплями может упасть в лучшее вино. И чем тогда станет это вино? Да. Ядом. Вы правильно подумали. И именно поэтому мы здесь собрались. И именно поэтому мы должны сегодня решить…

Воцарилась тишина, в которой кто-то сдавленно кашлянул и скрипнул стулом.

— В этот момент, — продолжал Михник, выдержав паузу, — очень важно иметь представление о том, кто с нами, а кто против нас. Каждый из вас точно знает кого-нибудь, с кем нужно было бы хорошо и правильно поработать. Для нашего и их же блага, разумеется. Потому что, как известно, вина не всегда имеет одинаковый вес, и одни виноваты больше, а другие меньше, следовательно, одним ещё можно помочь, а другим уже нельзя. И именно ради них, ради тех, кому ещё можно помочь, мы сегодня обязаны назвать имена. Пожалуйста… Ваши предложения…

Послышалось сдавленное бормотание, как будто пришедшие должны были вначале обсудить друг с другом возможного кандидата. Однако вскоре они замолчали, что, очевидно, свидетельствовало о достаточной степени согласия.

— Итак, прошу вас… — настаивал Михник.

Никто не вызвался говорить. Конечно, они чувствовали себя неспокойно, так что кто-то снова закашлял, однако ответа не последовало.

— Ну, это не к спеху, — Михник не хотел отступаться. — Хорошенько всё обдумайте, каждый должен решать, по совести. И я говорю: да, малая капля яда может остаться незамеченной и с виду казаться совсем невинной. Вы и сами это знаете… — Потом он с некоторым нетерпением и настойчивостью позвал Эмиму, что, судя по всему, означало, что она снова должна им налить, поскольку после этого снова раздались звон стаканов и льстивые уговоры Эмимы выпить ещё.

И Рафаэлю показалось, что это именно тот момент, который он не должен пропустить.

Михник, судя по всему, потерял нить разговора. Очевидно, он не мог выполнить то, что задумал. И Рафаэль решил его разоблачить.

Он решительно распахнул дверь и вошёл в комнату.