Волчьи стрелы. Часть первая

За воротами раскинулась Панцирная слобода, где жили и трудились почти все кузнецы столицы: кольчужники, панцирники, оружейники, златокузнецы. На весь мир славился Сеяжск своими искусными мастерами. Легкие клинки, что можно было согнуть в дугу, не сломав, удивительные ларцы, серебряная и золотая утварь – травленая, зерненая и черненая – перстни, мониста и аламы, надежные дощатые брони. За всем этим в столицу стекались гости со всех сторон света, даже из Вирейской империи, которая когда-то считалась непревзойденной в кузнечном ремесле.

– Да разве же по-людски это, по чести? – после долгого молчания, не выдержав, воскликнул Вышата. – Мужа сеяжского, правоверного, что по укладу живет, зла никому не чинит, в жертву поганым отдать! Князь люд свой от кархарна стеречь, оборонять должен, а он им неповинную душу на растерзание отдает! Так выходит, никто не может спать покойно на земле Сеяжской, коли князь такое с людом своим творит!

– Затвори свой рот поганый, покуда я тебе башку не снес! – обрушился на него Драгомир. – Да что ты вообще разумеешь, щенок ты желторотый, чтобы князя хулить и решения его оспаривать? Или не ведаешь ты, что сам каан Тюхтяй кузнеца во служение себе хочет? А коли не отведет он войска, налетит вихрем на град, об этом подумал ты, заступник, человеколюб? Сколько тогда народу поляжет?

– Да откуда же ведомо каану про Фоку-то? Обычно кархарны всех без разбору в полон берут, имен не спрашивают. А уж потом смотрят, кто на что горазд: кого саблей по горлу или волкам на трапезу, кого в ремесло, а кого на копи или еще куды.

– Да говорят, подарили дочери его брошь такую, что глаз не отвесть. Вот и прознал каан, что Фока брошь ту выковал, и захотел его к себе, чтоб векилю его служил, украшения дивные ковал, – смягчив тон, ответил Драгомир.

– Семью жаль кузнеца, – сказал гридин, вздыхая. – На кого останутся?

– Не боись, с глада не издохнут. Княже их довольствием на всю жизнь обеспечит. А срок пройдет – Фоку убитым назовут. Все одно, в Сеяжу ему уже не воротиться. Тогда супружница его себе нового мужа и найдет. Люди говорят, красотой она дюже лепа. Коль так за них трясешься, вот и возьмешь ее в жены. Не пропадать же девке. Или не хочешь порченую?

Юный ратник люто взглянул на старшего товарища, но промолчал.

– Кузнец, здрав будь! – грянул Драгомир, перекрикивая стук молота и шипение горна, когда дружинники вошли в кузницу.

На мгновение Фока замер, затем расправил могучие плечи, отложил в сторону молот и повернулся лицом к незваным гостям.

– Мы по поручению князя Невера пришли за тобой. Государю снова служба твоя надобна, – продолжил рыжебородый.

– Что же, это честь для меня – государю послужить. Моя кузня всегда к его услугам. Что надобно выковать, сколько да к какому сроку? – спросил кузнец, окуная щипцами раскаленную заготовку подковы в кадку с ледяной водой.

– Да нет, Фока, не князю ты теперь будешь мечи да зерцала ковать. Вот уж повезло тебе, впрямь как утопленнику. Каан Орды поганой, Тюхтяй, хочет тебя во служение к себе, в Орду забрать. В грамоте своей требует от князя, чтобы выдал ему сына, Белту-хана царевича, поминки богатые да тебя, Фоку кузнеца. Иначе не пойдет от Сеяжска прочь, город пожжет и разграбит. Уж не ведаю, как прознал про тебя басурманский царь, каким ветром ему в лапы безделицу, тобою выкованную, занесло. Да только не взыщи, кузнец! Князь милостив. Но для спасенья многих одним жертвует. Придется тебе в Орду отправиться.

– Да как же так, дружинные? Как же кровинушки мои, супружница с доченькой? Ведь пропадут без меня! Ладно меня – их-то пожалейте! – взмолился Фока.

– Не страшись, княже им богатое довольствие назначил, нужды им ни в чем не будет! И в обиду тоже не дадим. Ежели кто на них худое замыслит – обороним, не сомневайся.

– Батюшка! – прозвенел тонкий детский голосок.

Худенькая девочка лет семи вихрем ворвалась в закопченную кузницу и мертвой хваткой вцепилась в отца. Она так крепко обняла Фоку за талию тонкими ручками, что у могучего кузнеца перехватило дыхание. От слез ее зеленые глаза искрились изумрудным блеском.

Варя пыталась что-то сказать, но все ее слова разбивались о ком в горле, как волны о скалы, вырываясь невнятными всхлипами.

– Ну что же ты, кровинушка? Ну не плачь, не плачь, никуда твой батька от тебя не денется! Вот службу князю сослужу и вернусь тут же! Вы же у меня – свет в оконце. Все сладится, дочка, вот увидишь, – шептал кузнец, поглаживая огромной мозолистой рукой золотистые кудри дочери, в которых пылали языки алых вкосников.

Фока поднял глаза и увидел молодую жену. Застыв в дверях, она беспомощно наблюдала за тем, как в один миг рушилась вся ее жизнь. Кузнец не проронил ни слова, но во взгляде мужа она прочитала все, что он хотел ей сказать.

«Прощай, жизнь моя, любовь моя! Себя береги и Варечку нашу! Да прибудет с вами милость Божья!»

Изо всех сил стараясь сдержать слезы, чтобы еще больше не смутить и без того напуганную Варю, красавица Лебедь едва заметно кивнула мужу в ответ.

***