Волчьи выродки

– Все, кто ни попадя, из комендантского взвода!.. Сколько раз ловил, предупреждал, наказывал – и всё бесполезно! – срывающимся на хрип голосом тараторил комендант. – Продукты здесь дорого стоят, и за марки солдаты продают немцам всё, что плохо лежит! К тому же… что тут говорить, когда всех этих мамаш считают продажными тварями и их детей такими же выродками! – сменил он интонацию. – Солдат не переубедить, и даже после наказания на гауптвахте они всё равно не перестают оставлять этих заключённых без пищи, а продукты, предназначенные для них, они продают…

– Значит, вы плохо наказываете, Александр Михайлович, если ваши подчинённые продолжают мародёрничать и воровать! – жёстко процедил сквозь зубы офицер СМЕРШа.

– Так они свои же… Я с ними всю войну прошёл, – попробовал оправдаться комендант. – Не могу я их строго наказывать, совесть претит за предателей…

– Виновных разыскать и отдать под трибунал! – перебил его Жогов стальной интонацией. – А то ещё немного – и ваша дисциплина станет анархией !.. И с сегодняшнего дня всем содержащимся в этой секции увеличить довольствие вдвое. Детям увеличить пай до взрослого!.. Сам проверю! – громогласно закончил он и вышел вон из камеры.

Анастасия Ильинична, сама изъявившая желание сопровождать полковника по фильтрационному пункту, вышла за ним из камеры с трясущимися губами. Руки её мелко дрожали, а в глазах застыло изумление, смешанное с ужасом. Увидев её волнение, полковник СМЕРШа грустно улыбнулся.

– Вы и представить себе не могли, Анастасия Ильинична, с чем вам придётся здесь столкнуться..? – какой-то неопределённой интонацией не то спросил, не то констатировал он.

В ответ женщина только молча кивнула головой.

– Так бывает…

– Неужели… Неужели так можно очерстветь, чтобы не кормить ни в чём не повинных детей?! – в эмоциональном порыве выпалила она. – Они же умирают!

– Да, – бесстрастно согласился с ней Жогов. – И в этом нет ничего удивительного: все солдаты из комендантского взвода – бывшие фронтовики, которые встречались со смертью ежедневно и успели привыкнуть к ней. И не забывайте, Анастасия Ильинична, что среди этих смертей было множество детских!.. Многие солдаты потеряли свои семьи, и поэтому на выживших детей матерей-предательниц они смотрят озлобленно и с ненавистью. Они могут спасти и защитить своей грудью от пули ребёнка врага, но детей предателей они будут истреблять беспощадно!.. Такова безжалостная логика войны! – заключил он, глядя прямо в глаза женщины. – Но мы с вами, Анастасия Ильинична, не должны забывать о том, кто прав, а кто виноват, – отсюда и жестокие меры, принимаемые мной в отношении солдат комендантского взвода, которые обрекли ни в чём не повинных детей на медленную и мучительную голодную смерть!

Последнюю фразу полковник сказал намеренно громко, чтобы каждое слово эхом отдалось не только в ушах Суворова, но по всем секциям этажа, где находились посты дежурных-дневальных.

– И вот что ещё, Александр Михайлович, – жёстко отчеканил он, глядя в упор на коменданта, – если вам вдруг вздумается писать рапорт вышестоящему начальству о превышении мною полномочий, то приготовьтесь поставить собственноручную подпись!.. – сделал он внезапную паузу, сверля Суворова пристальным взглядом.

– Какую подпись? – не понял комендант. – Где?..

– В приговоре о самоубийстве! – ледяным тоном выдохнул Жогов. – Это я вам говорю на всякий случай, чтобы вы не забыли, что перед вами полковник СМЕРШа! – добавил он с улыбкой, от которой повеяло смертельной опасностью.

На Суворова жалко было смотреть: он посинел от страха, по его щекам потекли крупные капли пота, а в глазах застыл ужас. Ему, как любому военному офицеру строевой службы, было известно, что связываться с представителями таких служб, как НКВД (Народный комиссариат внутренних дел), НКГБ и в особенности СМЕРШ было чрезвычайно опасно. Анонимные доносы могли приниматься на кого угодно, но только не на представителей этих спецслужб. Самого доносчика, если такового удавалось установить, обвиняли в очернении представителей народной власти, обвиняли в сговоре с врагами и подготовке её свержения и приговаривали к смертной казни. А так как в нынешнее время на смертную казнь был введён мараторий, то угрозы Жогова о том, что коменданта постигнет «самоубийство» за собственноручной подписью, была небеспочвенной. В его спецслужбе такое, как говорится, могли проделать не раз!..

– У меня и в мыслях такого не было, товарищ полковник, – едва слышно пролепетал Суворов. – Какой там рапорт?!.. Вы всё правильно сказали!.. Всех мародёров и расхитителей…

– Вот и прекрасно, что вы меня поняли с полуслова, – бесцеремонно перебил его Жогов. – Пойдёмте, Анастасия Ильинична, у нас с вами ещё очень много работы с документами, а остальные камеры мы обойдём после того, как их обитатели обретут силы для разговора после усиленного питания!

И, не обращая внимания на трясущегося коменданта, они спешно отправились подальше от зловонных камер, в которых, в большинстве своём, содержались маленькие, несчастные и ни в чём неповинные создания – дети!

ГЛАВА 3.