Волчья яма

Фиолетов сидел в кресле, беспрерывно курил, нога его, переброшенная через колено, нервно подрагивала. Он задавал вопросы. Кивал двум солдатам в исподних рубашках. Те брали по его выбору то клещи, то жаровню с углями и подступали с ними к повисшему на крючьях мокрому от смертного пота телу.

— Зачем убил?! Когда?! Зачем?! Какую цель преследовал?! Что взял?! Убил?!

Так длилось несколько часов. Однажды Фиолетов вышел из подвала. Солдаты, не обращая внимания на Андрея, уселись в углу возле стены и стали есть что-то из котелков, скребя ложками по стенкам и тихонько переговариваясь. Андрей висел на стене с вывернутыми суставами рук, тело его, наливаясь ледяным холодом камней, тряслось в ознобе.

Потом Фиолетов вернулся, и солдаты снова отставили свои котелки.

* * *

Два дня Андрей валялся на соломе в одиночной камере, К нему никто не заходил, лишь изредка надзиратель открывал дверь и опускал на пол кружку воды и кусок черствого хлеба. Постанывая, Андрей на локтях подползал к еде и жевал, пил через силу, преодолевая в горле комок отвращения. Устав даже от еды, он прислонялся спиной к стене и думал, полузакрыв глаза:

«Они ничего не добились. Я единственный у них, кто видел Забулдыгу. Тот убит. Это был грабеж или кому-то потребовался альбом? Конечно, альбом… Когда я пришел в подвал, то воры сразу меня встретили враждебно. Почему?.. Джентльмен должен был прийти к Забулдыге. Он ушел с утра. А был ли он у Забулдыги? Если был, то… Джентльмен мог убить Забулдыгу, чтобы овладеть деньгами. А если тот рассказал об альбоме, то завладеть и альбомом. Поэтому он захотел избавиться от меня, как от лишнего свидетеля. То, что я сотрудник контрразведки, должно запугать их до смерти. Возможно, воров уже нет в городе. На какое-то время можно быть спокойным, что фотоснимки не появятся. А мне следует думать о том, как отсюда выбраться. О Джентльмене знаю только я. Интересно, участвовал в этом Неудачник?..»

На второй день Андрей уже мог вставать на ноги и тихонько ходить по камере, хотя голова кружилась, а пол кренился, как палуба корабля. Вечером раздался стук замка и вошел Фиолетов. Андрей в это время сидел в углу, положив голову на руки, скрещенные над коленями. Надзиратель поставил в камере табурет, и, поручик сел, осторожно поддернув острые складки брюк.

— Прекрасно выглядишь, — усмехнулся поручик, поигрывая тесемками папки. — Держался молодцом. Приятно вспомнить.

Андрей угрюмо молчал, сквозь спутанные волосы, упавшие на глаза, рассматривал офицера. Гладко причесанный, широколобый, с орлиным носом и сочными веселыми губами, поручик сегодня был серым от усталости. Он горбился на табурете и, не мигая, смотрел из-под тонких бровей куда-то в угол камеры.

— Жаль с тобой расставаться, — продолжал Фиолетов, — но ничего не поделаешь. Мы, в первую очередь, солдаты. Приказ есть приказ.

Поручик раскрыл папку и достал из нее лист, отпечатанный на пишущей машинке.

— Вот послушай. Подписано самим главнокомандующим. «Секретно. Согласно особому указанию… Социально опасные уголовные преступники, мешающие наведению порядка и законности в освобожденных от большевистского ига районах… подлежат немедленному расстрелу без суда и следствия…»

— Господин поручик! — с отчаянием закричал Андрей. — Разве я не сам! Добровольно! Всей душой!.. Помилуйте, господин Фиолетов…

— Здесь не базар, — равнодушным голосом проговорил поручик и поднялся. Надзиратель сразу взял табуретку и пошел в коридор.

— Да за что же, господин офицер?! — продолжал Андрей, на коленях двигаясь к стоящему посреди камеры поручику. — Душу продам… Для вас!..

— Экий ты, — с брезгливостью сказал Фиолетов. — Когда-то с тобой это должно было произойти… Прощай, голубчик.

Он торопливыми шагами направился к двери.

Глава 9