Волчья яма

— А, черт, — выругался Глоба, сунул голову в гимнастерку, уже на ходу подхватил ремень и маузер. Через двор пробежала по щиколотки утопая в лужах. В пустом коридоре на втором этаже Тихон увидел распахнутую дверь камеры. От неожиданности у него перехватило дыхание. Он ускорил шаги. В камере на нарах, понурясь, сидел Соколов, без фуражки, угол белой портянки торчал из голенища сапога.

Глоба быстро огляделся — темные отштукатуренные стены, дверь, оббитая белым железом, параша — ведро с крышкой, стол… Окно! Мерцают пеньки перепиленных металлических прутьев. Решетка выгнута наружу, и солнце льет свет в непривычно свободный проем.

— Вот так… Бежали, — пробормотал удрученно Соколов. Глоба шагнул к нарам и приподнял одеяло — под ним лежала солома, вытащенная из матраца.

— Я каждый час поглядывал, — потерянно говорил дежурный милиционер, с убитым видом стоя посреди камеры. — Прозорку открываю… Лежат. Ну як ридни браты — плечом к плечу… Гроза, гром… да, господи, колы б я знав…

Глоба выглянул из окошка — двор расплывался лужами, поверх бурого, давно не крашенного забора, тянулись гирлянды ржавой колючей проволоки, покосившиеся ворота приоткрыты. По улице лошадь тащила телегу, глубоко проседавшую колесами в топкую грязь дороги. Ослепительно, словно надраенный мелом, сиял золотой купол собора.

— Пойдем вниз, — сказал Глоба, выходя из камеры.

Во дворе, прямо под стеной, они нашли ножовку для пилки железа, привязанную к длинной веревке. Тихон намотал на ладонь мокрый шпагат, снял с пальцев и, размахнувшись, швырнул ножовку в окно камеры. Она не попала, отлетела от кирпичей, булькнув в лужу. Глоба нашарил ее в воде, снова аккуратно смотал веревку. Прицелился и метнул ножовку опять — на этот раз она беззвучно исчезла в проеме окна.

— Вот так, — пробормотал Глоба, — остальное понятно…

— Но кто? — с отчаянием проговорил Соколов.

— Давайте проверим Корневу, — сказал Глоба. Соколов крикнул милиционеру:

— Лошадей!

Они проскакали через весь город, редкие встречные оглядывались вслед двум военным, низко пригнувшимся к лошадиным гривам. Из-под конских копыт летели ошметья грязи. На Конюшенной всадники спешились, один из них ловко кинул свое тело через забор, отбросил засов, открывая калитку, и уже оба взбежали на крыльцо.

Старуха открыла дверь не торопясь, что-то ворча сердито. Глоба молча обминул ее и торопливо пошел в комнаты. В одной из них увидел раскрытый сундук, вокруг валялись разбросанные одежды.

— Поздно, — проговорил Соколов, поднимая с пола меховую рукавицу. — Ох, и лопухи мы с тобой…

Глоба поворошил руками вещи в сундуке, заглянул в прихожую и, вернувшись, встал у окна. Отсюда четко были видны следы колес, тянувшиеся к воротам.

— Забрали теплые вещи. Ушли в лес…

— А где-то уже скачет Лазебник. С надежной охраной из конного резерва, — горестно усмехнувшись, сказал Соколов.

— Еще рано, — бормотнул Глоба, — спит, наверное… И во сне такого не видит.

— Может, позвонить? — предложил с надеждой Соколов. — По телефону оно легче… Поругает — и трошкы станет спокойней.

— Один черт, — сказал Глоба, тревожно барабаня кончиками пальцев по стеклу. — Куда они могли бежать? С Корнем Павлюк… Павлюк отправил сына к родственникам в отдаленный хутор… Могли туда скрыться?

— Кто знает, — вздохнул Соколов. — Бери двух милиционеров и гони в тот хутор.

* * *

Вернулись из погони уже к закату солнца. Лошади переступали копытами, качая в седлах усталых, залепленных грязью с ног до головы всадников. Карабины болтались за их спинами, на гимнастерках расплывались темные пятна пота.

Еще издали Глоба увидел легковой «форд» у ворот милиции и стайку мальчишек, облепивших его со всех сторон. Конники въехали во двор, спешились и, неуклюже ступая онемевшими ногами, повели лошадей к конюшне.

В открытом окне флигеля стояла Маня, не решаясь окликнуть мужа. Глоба сделал вид, что ее не заметил, молча передал повод одному из своих людей и направился к дверям.

На завалинке покуривали сотрудники уголовного розыска губмилиции — Замесов, Кныш и Сеня Понедельник. Возле них стояли конюхи и свободные от дежурства милиционеры, почтительно внимая городскому трепу.

— Ба-а! — оживленно воскликнул Замесов, вынимая со рта свою английскую трубку. — Вот и гроза бандитов! Целый день ждем…

— Что ж ты это, Тихон? — вместо приветствия закричал Кныш, иронично изгибая бровь. — А мы газуем на первой скорости. Дорогой бензин палим!

— Ну, братцы, — подхватил Сеня Понедельник, картинно тряхнув пшеничным чубом и сияя голубыми глазами. — Лихачи! Простого дела не сляпали!

— Катись! — коротко сказал Глоба обомлевшему Сене.

— Не обижайся, все понимаем, — сочувствующе бросил Тихону в спину Кныш.

Глоба поднялся на второй этаж. В длинном коридоре, как укор его совести, увидел распахнутую дверь камеры, в которой двое мужиков вмазывали в оконный проем новую железную решетку.

Тихон, постучав, шагнул в кабинет. Лазебник сидел за столом Соколова, а тот примостился боком на подоконнике.

— Явился?! — зарокотал грозным басом Лазебник. — Садись! Что скажешь в свое оправдание?