Волчья каторга

С этими словами он полез в боковой карман своего дорожного костюма и, резко вынув руку, нанес Стасько сильный удар кастетом в висок. Удар был смертельным, и тело коммивояжера задергалось в конвульсиях.

– Спокойно, спокойно, – прошептал Георгий, крепко сжимая левою рукою горло Стасько, чтобы удерживать его в вертикальном положении и не дать предсмертным хрипам вырваться наружу. Когда тело коммивояжера обмякло, убийца подхватил его под мышки и осторожно, чтобы не измазаться в крови, оттащил труп Стасько к окну, уложив его головою и грудью под этажерку с цветами так, чтобы из фасадного окна труп не был виден.

Георгий подошел к двери, закрыл ее на ключ – он торчал из замочной скважины – и положил его в карман. Потом снял с вешалки пальто, сложил его и положил на кровать, отбросив лежащий на ней молоток. Пальто он прикрыл одеялом. Отойдя на несколько шагов, обернулся и посмотрел на кровать. Недовольно хмыкнул, вернулся и подоткнул одеяло под свернутое трубою пальто. Теперь было похоже, что на кровати будто спит человек, накрывшись одеялом с головой. Полянский обыскал труп и нашел портмоне с деньгами и документами. Бабла в нем было больше «косухи», а точнее считать было некогда, и он сунул портмоне коммивояжера во внутренний карман своего дорожного костюма. Найденные в нагрудном кармане сюртука Стасько векселя не взял, бросил на пол: такие бумажки ни к чему, на след могут навести при предъявлении к оплате…

Затем подошел к корзине, что была меньше размером, и взял из нее несколько коробочек с часами, предварительно удостоверившись, что часы в них золотые. Из горки часовых принадлежностей, лежавших на тумбочке, выбрал золотые цепочки, что были покрупнее и подлиннее. Все это он рассовал по карманам. Потом сгреб в охапку отобранные купцами золотые часы, прижав их к животу, и подошел к двустворчатой двери. Окинув взглядом комнату Стасько, убийца навалился всем корпусом на дверь и толкнул ее. Образовалась щель. Он отошел на шаг и снова с силой навалился на дверь. Она растворилась шире, и Георгий с трудом, но протиснулся в образовавшуюся щель…

– А вот и я, – сказал он Глаше, которая во все глаза смотрела на него. – Чего не спишь?

– Ты убил его? – шепотом спросила Малышева.

– Нет, что ты! – Георгий сделал оскорбленный вид и даже подпустил в голос нотки возмущения. – Оглушил только немного…

Он притворил дверь и прошел в комнату.

– У тебя ладонь в крови, – заметила Глаша.

– Да? – Георгий посмотрел на ладонь. – И правда. Порезался, наверное…

– Это его кровь…

– Кого? – Он сделал вид, что не понял вопроса.

– Григория Ивановича, – промолвила Глаша.

– А что ты о нем так переживаешь? – искоса посмотрел на нее Полянский. – Он кто тебе: брат, сват? Торгаш какой-то московский, которых там, как собак нерезаных… К утру очухается, и все будет в порядке.

– Он уже не очухается…

– Ну, а коли не очухается, значит, ты и твоя сестренка – соучастницы убийства. А что это значит и каковы будут последствия, так об этом я тебе уже говорил…

– А я ничего не видела, – неслышно вошла в комнату сестры Кира – И не знаю ничего.

– Вот, – удовлетворенно кивнул головой Георгий. – Бери пример со своей младшенькой…

Он невольно остановил свой взор на Кире. Да, ладная девка. Притягательная, черт бы ее побрал. С собой, что ли, ее взять? А ведь она и пойдет…

Нет, бедою все это закончится. Иначе с ними, бабами, и не бывает…

Георгий высыпал добычу на кресло, все золотые часы, в коробочках и без оных, да еще брелоки и цепочки. На сколько же весь этот слам потянет? Тысячи на полторы-две? Да в кожняке[79] «косуха» с лишком. Не хило! И делиться ни с кем не нужно. Полный фарт!

Полянский вымыл под рукомойником лицо и руки, вытерся, осмотрел себя в зеркало и, не найдя на себе и дорожном костюме пятен крови, кивнул своему отражению: дескать, пора. Затем повернулся и, обращаясь к Кире (но не к Глаше), произнес:

– Котомку дай.

Кира метнулась в свою комнату и скоро вышла с парусиновой сумкой с длинным наплечным ремнем. Сумка походила на охотничий ягдташ и почти идеально подходила к дорожному костюму Георгия.

– Благодарствуйте, барышня, – остался довольным такой котомкой Георгий. Он сложил в нее свою добычу, застегнул и посмотрел на женщин: – Я бы с удовольствием побыл еще с вами, но мне, к сожалению, пора… Я не жлобина, но подарков вам не делаю по той простой причине, что не хочу вас подставлять. Ведь обнаружение при обыске полицией часов или цепочек из тех, что были у коммивояжера – а обыск такой обязательно будет, и уже сегодня, – свяжет вас со мной и сделает соучастницами. Поэтому то, что я не поделился с вами, – это простая мера предосторожности, нужная, скорее, вам, а не мне. Все. Бывайте, барышни…

Георгий повернулся, подошел к коридорной двери и прислушался. Было тихо. Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. По раннему времени он был пуст: жизнь в меблирашках начиналась около шести утра.

– Погодите, я провожу вас, – услышал Георгий за спиной голос Киры.

– Не делай этого… – Глаша преградила сестре дорогу, но та просто оттолкнула ее:

– Отстань!