Волчья хватка-2

Прийти к какому-то решению он не успел, и оттого разговор с Таджикистаном получился таким же скомканным. Вероятно, начальнику погранотряда в самостийной республике уже не раз приходилось напрямую связываться с Москвой и Управлением, поэтому на путаные вопросы о братьях, их жёнах (в последний миг у Савватеева язык не повернулся сказать, что жена одна на двоих) и детях отвечал бойко и конкретно, показывая, что он знает все о подчинённых.

— У них пополнение в семье, — наконец, сообщил Савватеев вполне определённо. — Надо бы помочь материально и предоставить краткосрочный отпуск.

— Сделаем! — как-то по-граждански заверил начальник.

И даже выхлопотав отпуск для этих странных братьев, Савватеев все равно не избавился от чувства вины перед этой, явно психически не здоровой, бормочащей о библейском времени и одновременно угрожающей насилием женщиной.

Все встало на свои места лишь по дороге в гостиницу «Космос», когда машина с мигалкой неслась по осевой, увиливая от встречных. Скорость и обострённое ощущение опасности внезапно просеяли мешанину чувств, и на решете задержался единственный камешек — неуместное, тайное и постыдное желание, внезапно возникшее там, на берегу, перед женщиной, зовущей его «делать детей». Самое невероятное, невозможное заключалось в том, что внутренне он готов был сесть к ней в лодку, и эта готовность исключала, вернее, ретушировала все мысли о её болезненном навязчивом бреде, словно он и в самом деле соприкоснулся и поверил, что в библейские времена все возможно и ничего не грешно.

Но осознание этого не принесло успокоения, а напротив, усилило недовольство собой и, как бывало всегда в таких случаях, вызвало злость ко всему окружающему.

Мистер Твистер жил в скромном люксе и, судя по разбросанным повсюду грязным майкам, джинсам и носкам, обитал здесь долго и уединённо, не позволяя убирать в номере. Было ему лет тридцать пять, и если такой довольно молодой бывший гражданин Украины трудился в ФБР, значит, заслуги у него были давние и на службе в США он состоял больше пятнадцати лет — где-нибудь со студенческой скамьи, когда, ещё будучи гражданином СССР, поехал в качестве посланца доброй воли за рубеж и там был завербован. Тут не надо было и к бабке ходить, и в контразведке досье читать — все было написано на его смазливом и волевом лице римского консула.

Савватеев никогда не страдал излишним патриотизмом, но тут его заело, возможно, потому, что перед глазами стоял так и не состоявшийся крёстный отец Мерин, над которым всю его службу в Управлении посмеивались или вовсе презирали за суконное рыло в элитном ряду специалистов по тайным операциям. А он взял и возмутился! Из тех самых патриотических соображений ринулся грудью на амбразуру, и можно представить себе, как и на каком жаргоне протестовал бывший милиционер. И в знак же протеста написал, что не желает больше служить «вам», надел белый генеральский китель с милицейскими погонами, который все время у него висел в шкафу кабинета, достал из сейфа наградной «Макаров» и выстрелил себе в сердце.

Кровь брызнула на рабочий стол, записку, настольную лампу, косвенно на шефа, который теперь искал оправдание, и на этого мистера Твистера, заслуженного чекиста ЦРУ…

ФБРовец тоже был настроен патриотично, выглядел скорбным и озабоченным трагичной судьбой бывшего согражданина, сразу же после знакомства предложил сходить в бар и выпить по рюмке за упокой души. Его информированность по поводу внутренних, засекреченных дел в избе Управления, откуда никогда не выносили сора, не поражала Савватеева, а раздражала, и чтобы скрыть свои чувства, он вёл себя по-американски развязно и даже цинично. В баре он положил ноги на стол — поближе к носу Твистера, водку пил из горла, закусывал жареными орешками, плевал скорлупу на пол, и это их как-то сразу сблизило.

— Чтобы сделать себе пиф-паф, надо иметь веские основания, — пожалел Мерина американский хохол, которого теперь звали Ник. — Как ты думаешь, Олег, что это? Глубокое разочарование?

— Мужество, — сказал Савватеев.

— А может, слабость?

— Слабость системы и мужество личности.

— Ты что имеешь в виду?

— Что имею, то и введу, — выразительно проговорил Савватеев и встал. — Ты готов застрелиться, если надоест служить своему новому отечеству?

— А ты?

— Никогда не отвечай вопросом на вопрос, — жёстко, будто подчинённому, сказал Савватеев. — И не хитри, если не можешь сказать определённо.

— Готов! — с вызовом изрёк ФБРовец. — Ну, а ты?

— Мы пойдём другим путём…

— Кажется, так сказал юный Ленин? — Ник Твистер ещё помнил историю своего прошлого отечества. — Мне нравится твой оптимизм!

— Тем и живы… Собирай вещи, Мыкола, я допью бутылку и буду ждать внизу, у машины.

Едва ФБРовец исчез из бара, Савватеев спустился вниз и позвонил Финалу, который оставался на охотничьей базе с единственным сотовым телефоном, отнятым у начальника местной милиции.

— Варану со своими нужно раствориться в джунглях, — сразу же распорядился Савватеев. — И Тарантулу с ними. Но пусть не лежат, работать по ночной схеме. А тебя придётся засветить.