И началось тут перепирательство несусветное между больших бояр: от словес принялись руками толкаться, дабы свергнуть с верхнего полка виноватого, чтоб ко княжеским ногам пал. Дмитрий же посмотрел на них брезгливо и пошёл вон из парной. За ним Митяй, ровно медведь, на четвереньках покосолапил, и последним — оборотень. Но прежде чем выйти, и в самом деле зарычал по–звериному, будто зубами клацнул и засапожником пригрозил.
Князь велел заложить банную дверь на засов и только тут похвалил игумена и поклонился ему.
— Благодарствую, отче Сергий, за ясновиденье и мудрость твою! Добро, что аракса своего спрятал под полок! Не он бы, так и в самом деле уморили. Митяю–то сразу дурно сделалось, он ведь на дух банного пару не переносит, так и свял. А инок твой как выскочил! И такого страху навёл на изменников рыком своим, что и пытать не пришлось. Пожалуй, возьму я его к себе, чтоб всегда рядом держать. Покуда измену не вытравлю, мне такой дошлый защитник нужен!
Игумен речью княжеской польщён был, однако хотел признаться, что это вовсе не аракс — всего лишь чуждый, новобранец, ещё днём прибившийся к монастырю. Но повертел головой, отыскивая ражного, а того и след простыл. Когда исчез, никто не заметил, не до него было. Сергий велел сыскать, покуда Дмитрий утирался полотенцем, квасом отпаивался да обряжался в одежды, однако иноки всё подворье обежали и чуждого не нашли.
— Как объявится, не отпускай от себя ни на шаг, — заторопился князь. — И лучше ко мне шли! Скажи, я одарю его и честь воздам. Путевым боярином кликну, коль пожелает.
— Добро, — согласился настоятель. — Но долг предупредить: сей гоноша строптив и волен поступать, как вздумается.
— Я волен поступать, как вздумается! — с достоинством поправил князь.
— Все иные люди под моей властью. А сейчас яви–ка мне лазутчика. Пускай он уличит изменников воочию, дабы потом среди бояр иных толков да пересудов не было, мол, бездоказательно обвинял и казнил. Они все заодно и друг за друга стоят горой.
Сергий в тот час послал иноков в пыточный скит, чтоб Никитку привели в монастырь, а сам ещё целый час пытался отыскать и вызнать, куда подевался оборотень. Один вежда с вежевой башни только и заметил, будто на рассвете некая тень мелькнула вдали над острогом — словно перепрыгнул кто. А человек или зверь, было не понять, поскольку иные араксы так прыгать выучились, что их ни один заплот или забор не держал. И всё равно решили, убежал чуждый из обители, хотя благосклонность самого великого князя открывала ему прямой путь в монастырское тайное воинство.
Никитка же после пытки в себя пришёл, пежины на рёбрах гусиным жиром смазал. Сидя в скиту на цепи, он не ведал, как князь с ближними боярами в бане парились и что изменники признались в заговоре. И почудилось послуху, положение не такое и худое, отбрехаться можно, де–мол, не стерпел боли на дыбе, вот и оговорил себя и честных бояр. О чём, не мудрствуя лукаво, и заявил, представ пред княжьи очи. Да ещё игумена уличил в неправедной жестокости и гонении послухов, прибившихся к монастырю в поисках избавления от мирских страстей и обретения духовного окормления.
— Ты же знаешь, князь, невеста у меня была, — жалобился лазутчик. — Младшая дочь Стрешнева, Евдокия. Всё сговорено промеж нас было, сватов в пору засылать. А Стрешнев прознал о сём и скороспешно выдал любу мою за Фрола Тугоухого!
Потому, мол, я на дыбе назвал этих бояр, а с ними и прочих, кто на свадебном пиру гулял, объявил раскольниками и изменниками. Дескать, дурного умысла не было у меня, за Евдокию вздумал отомстить по юной горячечности. А поскольку в обители я всего–то послух и пострига не принимал, то и Божьего суда нет надо мной. Ежели осудишь своим княжеским судом, то заслуживаю я снисхождения и пощады за юное неразумение и пыл сердечный.
Верно, Никитка на молодость князя полагался, на его прямодушность и явную неопытность в деле дознания, и просчитался. Настоятель в первый миг аж дар речи потерял от такого лукавства, однако князь ни единому слову боярского сына не поверил, выслушал жалобы и не удосужился даже вдругорядь вздёрнуть на дыбу послуха, услышать признания из его уст.
— Негоже чинить расправы и казни в обители, — посожалел он. — А посему отведите его подалее в лес, и на кол. Отца его сюда привести, пусть позрит. А потом и самого посадите рядом. И с кольев не снимать, покуда не сотлеют!
Палачи взяли его за шейную цепь и поволокли из предбанника прочь, только голова забрякала по порогам да ступеням.
— Пощади! — запоздало взвыл лазутчик. — Всё скажу! Имена изменников выкликну!..
Иноки ткнули его мордой в снег, а князь велел отворить двери парной и выпустить ближних бояр. Те едва на четвереньках выползли — так напарились. Повалились на землю и лежат, голёхонькие, стонут.
— Выкликай, — приказал Дмитрий.