Волчья хватка. Книга 3

Тут как вздыбился жеребец да как закричит в небо—Каменные Удолища содрогнулись, где–то в горах глыбы сверзлись с вершин, осыпи с мест насиженных стронулись и загромыхали. Показалось, конь последовал совету, сиганул в бездну! Однако то ли хвост свой так распушил, то ли и впрямь на единый миг из конской спины выметнулись невесомые крыла, взбили воздух! И глядь, а конь уже задом стоит, хвостом своим вертит, хлещет себя по бокам, ровно мух отгоняя. Красный и сам не уразумел, как развернулся, потому копытами уступ взбил, косится в пропасть, назад озирается, на всадника.

—Вот теперь и ступай передом, — молвил Пересвет. — Не всё тебя под уздцы водить. Красный несколько померк, спину прогнул, ровно постарел водночасье, и побрёл по уступу. Вышли они на широкое место, где уж можно было верхом сесть, да и жеребец пришёл в себя, встряхнулся, словно после купания, стать свою расправил, копытами перестал по камням скрежетать–зацокал, ровно колокольцами. Однако и тут путь оказался затворённым: только сел в седло, смотрит, стоит на тропе ветхая старуха с клюкой, по всему видно, омуженка, на шее в ножнах украшенных кривой засапожник висит. И голос у неё как у дряхлой Дивы, не понять, мужской или женский:

—Позрелая, как ты из западни вырвался. Чую, родова у тебя ражная, нашего корня. Эвон как вынудил своего красного коня развернуться… Сказывай, каким я тебе и по какой надобности в мои горы заехал? Ражный тут ничего скрывать не стал, напротив, обрадовался такой встрече.

— Матушка звала меня Ярмилом, — признался. — А ныне ношу иное имя

— Пересвет. А заехал в горы невесту себе поискать, Белую Диву.

Старуха лишь разочарованно беззубым, проваленным ртом прошамкала:

— С виду ражный, а дурной!

— Да я не по своей воле, — признался он. — По принуждению! Мыслил– то в полку послужить, удаль свою показать, а уж потом и…

— Кто надоумил на зиму глядя невесту искать? — сурово вопросила старуха. — Когда Дивы мужского полу на дух не переносят?

— Так не стерпеть мне, покуда купальский праздник придёт!

— Вечно вам не стерпеть! Но делать нечего, придётся подождать, когда Дивы созреют. Поздно ты ныне явился!

Знал бы Пересвет, как омуженок в горах теперь сыскать, и разговаривать со старухой не стал бы. Но тут нужда заставила: путь–то к Дивьей горе закрыт, кругом скалы да ловушки расставлены.

— Вначале сказала бы мне, бабушка, ты–то кто есть?

— А я царица Белых Див!

— Тогда выслушай меня, царица, — ражный спешился. — В Нечитаной Книге прочёл, суждено мне на поединок выйти с ордынским богатырём. И не позднее грядущей осени, месяца листопада. А я поленицы своей не сыскал, чтоб исполином стать и Челубея этого победить.

— Вот и приходи, когда победишь! Может, на ратище ума наберёшься!

— Да не судьба мне живым выйти. Писано в книге, убитым быть. А я последний в роду. Надобно своё семя на земле оставить.

Старуха и шамкать перестала, ровно зубы отросли и вытолкнули из проваленного рта вполне ещё сочные уста.

— Кто книгу давал читать? — даже голос зазвучал по–женски.

— Да старец один, именем Ослаб.

— Это который при монастыре в Руси обитает?

— Так и есть, царица, ослабленный старец!

— А имя тебе — Пересвет?

Тут гоноша вдохновился, надежду почуял.

— Пересвет! Отшельником этим и наречён.

— Так бы сразу и сказал. — Царица вдруг подломилась и присела на камень. — Рано ты явился, гоноша.

— Ну вот, то рано, то поздно! — возмутился ражный. — Всё тебе к сроку надобно, а рок иначе судит!

— Рано оттого, что Белые Дивы в моих горах ещё не заневестились, — загоревала царица. — Самым старшим от роду дюжины лет не миновало, остальным и того меньше. Даже грудные младенцы есть, да грудь дать некому. А по нашим обычаям лишь на семнадцатом году девицы в поленицы выходят. Да и то не все, а только те, что в битве ворога одолеют. Иные мои отроковицы малые уже сходились в сечах с супостатом и довольно их перебили. Да вот беда, летами не вышли.

— Где же те, что вышли?

— А все на бранном поле сгинули! Все, как одна, полегли в битве с новыми татарами…

— Солевары мне сказали, иных полонили да в неволю увели! Да не верится мне, чтоб Белую Диву взять было можно помимо воли её.

— Добро, что не поверил солеварам… Да только двух моих Див всё же взяли в полон. Самых красных да гоношистых…

— Верно, худых дев ты вскормила, царица! Что же они себя жизни не лишили, дабы во вражеские руки не даваться?

— По моей воле, ражный, — горько призналась царица. — Я велела им в полон пойти.

— Зачем же?

Владычица Белых Див ещё пуще опечалилась.

— Хан Тохтамыш половину драгоценной добычи шлёт Тимуру. Мыслила, полениц моих поделит, одну наложницей хромцу отправит, другую себе оставит. А как искушённые прелестью Див станут домогаться соития, те обоих и зарежут. Чтоб отомстить за сестёр своих… Жалею теперь. Уж год миновал, а сей грозный хан и его хромой владыка всё ещё живы. Знать, напрасно отдала отроковиц на муки неволи… А может, в наложницы продали их, может, уж нет на свете девиц, ибо строптивы и насилия не потерпят. Сижу теперь и гадаю…

Пересвет подпруги подтянул и в седло вскочил.

— Где же этого Тохтамыша сыскать?