Волчья хватка. Волчья хватка – 2

– Нет, товарищ Сталин… В последний раз он был на военном совете в Филях… Но Кутузов не поверил и сдал Москву французам. А мог бы не сдавать… Да, товарищ Сталин! Чуть не забыл. – Майор на миг встрепенулся. – Нынче будет очень холодная зима. Небывалый мороз в Подмосковье! Стужа лютая, как в шестьсот двенадцатом… И как в восемьсот двенадцатом… Потому они в тулупах ходят… Но Москву не надо ни сдавать, ни жечь. Нашим бойцам не тулупы – хотя бы полушубки…

Уснул он мгновенно и сразу же стал зябнуть. Верховный принес свою шинель, укрыл майора и заходил по кабинету, стараясь ступать мягко и неслышно.

Вызванный к определенному часу и уставший от ожидания Всесоюзный староста осторожно приоткрыл дверь – хозяин поманил его рукой, приложил палец к губам. Седобородый старичок вошел на цыпочках, спросил глазами:

– Кто это спит?

– Это спит наша победа, – шепотом сказал Верховный.

Старый слуга понял это в правильном, символическом, смысле.

– Ожидается суровая зима, товарищ Калинин, – сказал Сталин. – Рекомендую Верховному Совету издать Указ… об обязательной и строжайшей сдаче государству всего овчинно-мехового сырья. Наказание за неисполнение… определите сами. Пусть по три шкуры с одной овцы дерут…

Спящий в кресле вздрогнул – Верховный оборвал себя на полуслове и указал Калинину на дверь.

Через двадцать минут майор проснулся.

9

Вновь оказавшись в «шайбе» и опять в полном одиночестве, звереныш слез со шкуры и подался обследовать жилище. Его возбуждали не только острые, пищевые запахи порченого мяса и крови; он сразу же почуял то, что не чуял человек, – тончайшая энергия, выделяемая остывающим мясом, остывающие жизни зверей не улетучивались в атмосферу в виде тепла, а, перевоплощенные в иное состояние, впитывались в стены, оставались там навсегда и будоражили сильнее, чем просто вонь тухлятины. Именно по этому признаку его взрослые сородичи точно определяли место прошлой чужой охоты: последний крик зайца, рев лося, их гаснущая жизнь и тепло стынущей туши – ничто не пропадало бесследно, и живая материя в виде земли, трав, леса впитывала энергию мертвой.

Потом на этом месте гуще и крепче росла трава, шире и прочнее были годовые кольца деревьев, а земля, впитавшая самую таинственную часть живой плоти – кровь, в этом месте еще долго светилась зеленовато-сиреневым, напоминающим огонек свечи сполохом.

«Шайба» оказалась в буквальном смысле насыщена духом чужой добычи и будила в волчонке дремавшие пока инстинкты. Он завыл не от голода – от внутренней потребности подать сигнал и известить сородичей о месте удачной охоты, и если бы они слышали, то непременно явились на зов. На сей раз его голос не достиг ни человеческих, ни собачьих ушей, поскольку на реке намного громче взвыли моторы и заглушили его. Тогда он замолк, подобрался к мешкам с фуражом и вдруг услышал тихий шорох. Ступая мягко, волчонок подкрался к источнику звука и увидел крысу, спускающую зерно. Инстинкт охоты заставил скрадывать добычу, чтобы потом взять ее в одном прыжке, но крыса обнаружила это и не испугалась – напротив, заверещала, показывая пару длинных резцов, и сделала скачок в его сторону. И тот от неожиданности отступил, опешил и, склонив голову, стал смотреть на зверька, который как ни в чем не бывало вновь зашуршал зерном. Через минуту волчонок освоился, заскочил на мешки и угрожающе зарычал, что на крысу подействовало панически; она с визгом бросилась к яме и мгновенно включила другой инстинкт – бегство. В три прыжка он почти настиг ее, но схватить не успел – крыса юркнула между камнями и исчезла.

Обескураженный неудачной охотой, он лег возле ямы и стал ждать, но зверек больше не появлялся. Лежать на ледяном бетоне было неуютно, да и ждать томительно, и волчонок спустился вниз, обнюхал крысиный ход: он шел под стену, но в него и морда не пролезала. Тогда он попробовал расшевелить камни, и те вдруг с легкостью раздвинулись – земля под ними оказалась изъеденной норами, из которых тянуло свежим воздухом.

Его гнала не страсть к свободе, которой еще и вкусить не успел, а скорее обыкновенное звериное любопытство и стремление к действию. Рыл он терпеливо, самозабвенно и, когда углубился под стену целиком и для выбрасываемой земли не хватало места, стал набивать ее под себя и затем выталкивать, выползая назад. Сразу за стеной крысиные норы повернули резко вверх, и скоро волчонок пробился на волю, оказавшись под грудой старых досок.