Волчья хватка. Волчья хватка – 2

Ражный сдернул рукавицы, поправил пояс, раздергал рубаху и уже был готов к следующему этапу, но увидел, точнее, почувствовал, что Скиф жаждет хотя бы минутной передышки. Он не спеша стянул размокшую сыромятину с рук, зачерпнул снега, умыл лицо, вроде бы благодушно воззрился на солнце, да сказал язвительно, будто боль отхаркивал:

– Неплохо пляшешь… А польку-бабочку умеешь?.. Ничего, добрый ученик, на ходу подметки режешь… Только широко не шагай, штаны порвешь.

Метнул снежок в Ражного, пригнулся, выставив руку стальным крюком, и пошел брататься…

Внимание Ражного в тот миг отвлекло какое-то движение, выхваченное краем глаза в белой дубраве.

Он встал в стойку и все-таки на миг отвел взгляд от соперника.

Из-за ближнего к ристалищу дуба с изуродованной кроной, сторожко вскинув уши, смотрел Молчун…

Спешившиеся братья Трапезниковы подошли, вежливо, с достоинством поздоровались, и Ражный по глазам их понял – хотят сказать что-то важное, но чужак мешает:

Поджаров так и стриг глазами, ожидая подвоха. Пришлось отвести Максов подальше в сторону…

С тех пор как навел на них страху в Урочище, больше не видел. Сами ездить перестали, а наведаться в Зеленый Берег с пустыми руками неловко…

– Мы человека ищем, – сообщил старший. – Сегодня утром все на покосе были, Фелиция домовничала. Пришел, забрал ружье, еду и кое-какую одежду. Сестру сильно напугал.

– Два дня вокруг Красного Берега бродил, высматривал, – добавил младший. – Два дня по ночам собаки лаяли, мы думали, зверь ходит…

– Фелиция прибежала вся зареванная… Настращал еще девчонку!

– Мол, если скажешь своим – приду, возьму заложницей, и вы все на меня работать будете. Или опозорю – никто замуж не возьмет.

Шестнадцатилетняя Фелиция в этом мужественном и несгибаемом семействе была самой странной, однако же и естественной; в ней еще в раннем детстве проснулся необычный и необъяснимый талант. И если картины отца еще можно было назвать самодеятельностью и при этом все-таки живописью, то творчеству двенадцатилетней девочки вообще не было названия.

Сначала она рисовала угольком на березах, потом цветными карандашами, а в последнее время – художественными мелками (отец из города привез), но по-прежнему не на бумаге или картоне – только на белых от корня березах, которых вокруг Красного Берега были целые рощи. И только орнаменты.

Впервые увидев расписные деревья, Ражный ощутил знобящий холодок и сильное волнение, будто прикасался к чему-то неведомому и запредельному. Рисунки по бересте были настолько естественны и органичны, что чудилось, выросли вместе с деревом, проявились из его толщи, как внутренняя суть. Вначале ему и в голову не пришло отнести это к творению рук человеческих, и потому он содрал их с берез, принес бересту на базу и заключил в рамки. И только здесь, в новом, «оформленном» состоянии узрел природу росписи, отчего зазнобило еще больше: растительные и животные орнаменты были потрясающей сложности, гармонии и красоты. Решетка Летнего сада – детские каракули по сравнению с этой удивительной вязью, но самое главное, Ражному показалось, что он «читает» эти орнаменты, и оттого буря стихийных, неосознанных чувств охватывает морозом по коже.

И долго бы не знал, кто их пишет, если бы однажды на базу не заехал старший Трапезников. Увидел художества в рамках, вскинул на президента клуба недовольный взгляд.

– Это ты зря сделал. Больше не сдирай берест.

Но орнаменты смывал дождь, чем бы ни были нарисованы – углем, мелком и даже карандашами!

Тогда Ражный впервые и услышал о Фелиции, а спустя некоторое время увидел ее – серенькую, невзрачную девочку-подростка, полную копию своей матери – тихой и вечно смущенной женщины.

– Она не испугалась и все рассказала, – продолжал старший Макс. – Мы сразу же поехали искать этого человека. Но видно, давно в лесу живет, следы прячет…

– Мы его однажды видели, – подхватил младший. – И сдается, не человек он – оборотень в волчьей шкуре.

– Да ладно тебе, молчи! – прервал старший. – Оборотней не бывает! Бандюга, да и все.

– Где же видели? – вступил Ражный, понимая, что речь пошла о нем.

– В дубраве и видели, возле лога… Знаете? – с интересом заговорил младший. – Ехали вечером со смолзавода, а он… В общем, лошадей напугал. На вас сильно походит, дядя Слава.

– На меня? Так, может, это я и был? – засмеялся.

– Нет, бандюга был, – встрял старший. – Волчью шкуру на себя надел, чтоб коней напугать. Ну, кони и понесли…

– А сейчас недавно стрелял, – поддержал брата младший. – Вы слышали стрельбу?

– Думаете, он стрелял? – засомневался Ражный.

– Он. Мы голос своего ружья знаем.

– Вроде бы стреляли из самозарядного карабина?

– Нет, из дробового, из нашего. В прошлом году отец купил фермерское ружье «сайга», не для охоты – для самообороны, восьмизарядное, тридцать второго калибра.

– Я знаю этого человека, – уверенно заявил Ражный. – Год у меня на базе жил, от кого-то скрывался. Мы его звали Кудеяр.

Братья переглянулись, словно посоветовались, и старший сказал:

– Который у вас жил, знаем. С большой бородой. Сестра сказала, у этого борода совсем маленькая.