Волчья Луна

Анастасия и Апполинария проявляют по поводу приключения Робсона безудержный восторг. Обнимают, целуют, заставляют повернуться в одну сторону, потом в другую, чтобы проверить ущерб – «У него кожа лучше твоей, Ася». Юрий улыбается, но он не впечатлен, Дункан не одобряет; падение с крыши мира – вопиющее нарушение семейной безопасности, но его неодобрение не имеет веса. У Дункана Маккензи нет власти с той поры, как Роберт Маккензи вернул себе контроль над «Маккензи Металз». Юрий – генеральный директор компании по гелию-3, которую «Маккензи Металз» соорудила из трупа «Корта Элиу». Денни – напряженный сгусток энергии со стиснутыми зубами, сдавленный, как гелий в пинче с обращенным полем[7]. Денни – звено в цепи мщения: Карлиньос убил его дядю Хэдли в Суде Клавия; Денни перерезал горло Карлиньосу в тупике Жуан-ди-Деуса. Схвати упавшее оружие врага и обрати против него.

Орел Луны хочет узнать секрет Робсона. «Ты упал с высоты три километра и ушел на своих двоих?» Робсон благоговеет. Он никогда не видел Орла Луны во плоти: тот выше, чем Робсон себе представлял, почти такой же высокий, как третье поколение, но сложен, как гора. Официальный наряд-агбада лишь подчеркивает его важность.

«Секрет? – отвечает Дариус взамен Робсона, у которого отнялся язык. – Надо попытаться сделать так, чтобы не удариться о землю».

– Разумный совет.

Голос тихий и изысканный, низкий и мягкий, но он заставляет умолкнуть даже Орла Луны. Мужчины Маккензи опускают головы. Орел Луны берет протянутую руку и целует.

– Леди Сунь.

– Джонатон. Дункан, Адриан.

С незапамятных времен Вдову из «Тайяна» называют Леди Сунь. Никто не знает истинный возраст Сунь Цыси – и никто не посмеет спросить. Возможно, по годам она соперничает даже с Робертом Маккензи. Ретро 1980-х не для Леди Сунь. На ней костюм из искусственной шерсти в стиле 1935 года, юбка ниже колена, жакет до бедер с броскими широкими лацканами, на одной пуговице. Федора с широкой лентой. Классика никогда не выходит из моды. Она миниатюрная даже по меркам первого поколения; рядом возвышаются телохранители – красивые, улыбчивые мальчики и девочки из Суней, в хорошей форме, проворные, в стильных зеленовато-голубых костюмах от Армани и убийственных плащах от Едзи Ямамото. Она притягивает все взгляды. Каждое ее движение сообщает волю и целеустремленность. Ничто не остается необдуманным. Она сдержанна, она волнует, она искрится от мощи. Ее глаза темны и блестящи, все видят, ничего не отражают.

В протянутую руку вкладывают коктейль. Сухой мартини, едва разбавленный вермутом.

– Я принесла свой, – говорит Леди Сунь и делает глоток. На стекле бокала не остается даже намека на след помады. – И да, это ужасно грубо, но я просто не могу пить мочу, которую вы называете «1788-м». – Она обращает пронзительный взгляд на Робсона.

– Я слыхала, ты тот мальчик, который упал с самого верха Царицы Южной. Полагаю, все говорят тебе, какой ты молодец, раз выжил. А я вот скажу, что ты, прежде всего, полный дурак, потому что упал. Если бы мой сын такое устроил, я бы лишила его наследства. На месяц или два. Ты же Корта, не так ли?

– Робсон Маккензи, цяньсуй[8], – говорит Робсон.

– Цяньсуй. Манеры Корта как они есть. Вы, бразильцы, всегда были льстивыми. У австралийцев нет изящества. Береги себя, Робсон Корта. Вас осталось немного.

Робсон сжимает пальцы правой руки и опускает голову, как его научила мадринья Элис. Леди Сунь улыбается от такой демонстрации этикета Корта. Рука обнимает Робсона за плечи; он морщится от боли. Дариус уводит своего приятеля дальше, в глубь вечеринки.

– Они теперь будут говорить о политике, – объясняет он.

* * *

Робсон чувствует запах Роберта Маккензи до того, как видит его. Антисептики и антибактериальные средства лишь маскируют мочу и дерьмо. Робсон улавливает маслянистый, ванильный запах свежей медицинской электроники; сальные волосы, застарелый пот, дюжина грибковых инфекций и еще дюжина противогрибковых препаратов, которые с ними борются.

Подключенный и помещенный в свой аппарат взаимодействия с окружающей средой, Роберт Маккензи обитает в зеленой, полной шепчущих папоротников перголе в центре сада. В папоротниках чирикают и кружатся птицы, мелькают яркие цветовые пятна. Они – яркость и красота. Роберт Маккензи – человек, поправший возраст, поправший биологические ограничения. Он сидит на троне из насосов и очистителей, проводов и мониторов, источников электропитания и капельниц с питательными растворами; не человек, а кожаный мешок в самом центре пульсирующего клубка трубок и проводов. Робсон не может на него смотреть.

Позади Роберта Маккензи – тень за троном – Джейд Сунь-Маккензи.

– Дариус.

– Мама.

– Дариус, опять вейпер. Нет.

Существо в кресле каркает и конвульсивно содрогается, издавая сухой смех.

– Робсон.

– Сунь цяньсуй.

– Ненавижу, когда ты так говоришь, я от этого кажусь себе своей двоюродной теткой.

Теперь раздается голос существа на троне, такой медленный и скрипучий, что Робсон сперва не понимает – обращаются к нему.

– Молодец, Роббо.

– Спасибо, во. С днем рождения, во.