Волчья мельница

— Ты слишком строга! — возразила Бертий. — Он сделал так только потому, что ты ему нравишься. И дядя Колен прав: он думал, что пес бешеный, и волчица тоже.

— Увы! Если бы я повстречала его будущей весной, когда цветет боярышник! Не было бы ни этой проклятой облавы, ни ружей. Но теперь с мечтами о нем покончено. Он жестокий негодяй. Нет, хуже — чистейшей воды мерзавец. Но я его все равно одурачила! Ты еще не знаешь главного, моя Бертий…

Клер никак не могла успокоиться: перед глазами до сих пор был окровавленный Моиз. Она старательно изображала веселость, описывая кузине, как нашла волчонка. Та слушала, широко раскрыв глаза.

— И ты оставишь его себе? — спросила Бертий. — Тетя Ортанс не согласится!

— У нее нет выбора. Собака нужна, чтобы охранять двор. А мы с тобой завтра, перед мессой, съездим к Базилю. Посажу тебя на тачку — и вперед!

Кузина невольно поморщилась. Если речь шла о небольшом расстоянии, Клер часто перевозила ее на тачке с плетеным из лозы кузовом.

— Я бы предпочла коляску, — сказала она. — Когда мы кого-нибудь встречаем, мне неудобно.

Эта просьба удивила Клер. Дом Базиля стоял в километре от них, выше по реке, — по ее мнению, слишком близко, чтобы ехать туда на коляске. Она вздохнула, но согласилась:

— Если папа позволит, я запрягу лошадь. Прости, Бертий, это просто не приходило мне в голову.

Несправедливо, что ты… в таком состоянии. Страдаешь молча каждый божий день! И вообще, многое я теперь вижу по-другому!

Сил сдерживаться у Клер больше не было. Она бросилась на кровать, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Кузина наклонилась, обняла ее и тоже заплакала. Бертий восхищалась бескорыстной добротой Клер и ее преданностью. В этот миг она с ясностью поняла, скольких забот и огорчений ей это будет стоить в будущем.

— Пока ты со мной, Клеретт, я буду счастлива…

Их пальцы медленно переплелись. Живущий в амбаре филин громко заухал. Девушки привстали на кровати, чтобы посмотреть, как он будет вылетать через чердачное окошко.

Взмах широких крыльев — и птица уже в небе. Ее бесшумный полет, кстати, до смерти пугал юную Этьенетту, чья каморка находилась на чердаке хозяйского дома.

Привычно облетев долину О-Клер, филин устроился на вершине утеса. Его желтые глаза выискивали добычу. Впрочем, как и глаза Фредерика Жиро, который, несмотря на снегопад, шагал по дороге с ружьем на плече. Он прошел километра два, не меньше, энергичным шагом, но так и не успокоился. Зиму он терпеть не мог: в это время года природа дремлет, почти как неживая, а то и вовсе замирает, скованная морозом. Фредерик любил края, где родился и вырос, а еще больше — лошадей и, как следствие, — урожаи, которые этих лошадей кормили. Ежегодно он проверял качество ячменя и овса и платил жнецам двойное жалованье, чтобы получить красивые снопы светлой соломы. Лето, щедрый сезон, полный самых радужных ожиданий, было его стихией. С апреля Фредерик бродил по лугам ради удовольствия ощутить под ногами почву, из которой после весенних дождей проклюнется молодая трава — залог забитого под завязку сеновала.

Когда показались крыши местечка Пюимуайен, юноша прибавил шагу. Странные мысли теснились у него в голове. И странные картины. Раз десять, не меньше, за время прогулки он вспоминал очаровательное личико Клер Руа. Он не ожидал встретить ее в день облавы, и так поздно. А встретив, словно по-новому ее увидел, и это было необычно и волнующе. Фредерик остановился, чуть запыхавшись, чтобы вспомнить ее голос, ее мольбы.

Под тяжелой накидкой угадывалась хрупкая девичья шея, то и дело мелькала ее белоснежная кожа. На фоне снега, отражавшего малейший отблеск в ночи, ему нарисовалось лицо Клер с пухлыми губами, тонким носом и выразительными черными глазами.

«Эта девушка — как спящий уголек! Раздуй — и получишь жаркое пламя!»

Он ощутил волну возбуждения. По долине Фредерик бродил с тех пор, как кончилась облава, надеясь усмирить таким образом терзавшую его похоть — порок, унаследованный им от отца. Поговаривали, что Эдуар Жиро в молодые годы (и не только) растлевал девственниц без разбора, не пропускал ни одной юбки. Матери семейств наказывали дочерям держаться подальше от этого грубияна весом более сотни килограммов. Он не мог пройти мимо женщины, чтобы не уложить ее на траву, особенно если это была дочка или жена его арендатора. Тонкий расчет!

Посмей возразить — и семья лишится всего. Из страха потерять и без того скромный доход подневольные фермеры предпочитали молчать.

Фредерик выругался. Но не наследственность он проклинал, а то, что еще полчаса придется потерпеть. Стреляя в собаку, он был сосредоточен на охоте, и удачный выстрел его порадовал. Но теперь он сожалел, что так просто дал Клер уйти. «Можно было ее поцеловать, раз уж мне на ней жениться… И, наверное, первым попробовал бы на вкус ее губы!»

Мадемуазель Руа в невесты ему посоветовал отец: «Девчонка хорошенькая, и вдобавок получим мельницу! Земля там отличная, стены — крепкие».