Волчья натура

Впрочем, самое главное Макс с помощью коллеги все же выяснил. Теперь он знал Логана-Эрлихмана, Смотрителя сибирского маяка, в лицо. И он не теперь не проколется, убрав ненароком постороннего.

– Удачи, сынок, – сказал пойнтер, в упор глядя на Макса.

Макс с легкой улыбкой кивнул.

– Спасибо за рыбку. Хороша, зараза!

* * *

Когда Арчи приехал в Алзамай, бабка уже умерла. Умерла тихо и спокойно, без мучений, угасла, как догоревшая свеча. Практически до последних часов она оставалась в сознании, и даже была в состоянии передвигаться без посторонней помощи. Просто заснула не проснулась. Мать, словно почувствовав, часа в три ночи вошла к ней – дыхание старухи, до сих пор более-менее равномерное, вдруг прервалось. На миг открылись глаза, взглянули на дочь, которой было уже почти шестьдесят, и закрылись снова.

И все.

Родичи-женщины и соседи успели свое отплакать и отпричитать; Арчи вошел как раз, когда поминали усопшую крепким домашним самогоном. По тем, кто жил долго и счастливо и ушел без мучений, как правило долго не скорбят, и Арчи считал это глубоко правильным. Он жалел только об одном – что не успел. Правильнее было бы хотя бы перед смертью подержать бабку за руку. Наверняка это ее успокоило бы.

Но – не успел.

Женщины хлопотали в бабкиной комнате, Арчи неоднократно выцедил с коренастыми сибирскими мужичками сизого крепчайшего пойла. Коротко переговорил с матерью – она удивилась приезду сына. Не то чтобы она обижалась; из-за работы Арчи часто приходилось отказываться от исполнения разнообразных семейных дел и хлопот, но работа – есть работа. Похоже, что мать обрадовалась, но, конечно же, тоже жалела, что Арчи самую малость не успел.

Потом были похороны – на следующий день. До этого времени Арчи выбирался в город только однажды, с матерью и теткой из соседнего Тайшета. Заходили в какие-то погребальные конторы, женщины о чем-то договаривались, а Арчи, не вникая, молча платил, сколько требовалось.

А когда вернулись с кладбища и уселись поминать уже во дворе, под диким сибирским виноградом, Арчи неожиданно ощутил в себе какую-то пустоту.

Он всегда гордился тем, что его родственники так долго живут и пребывают совершенно в ясном уме и трезвой памяти до последней минуты. Казалось, что он и сам должен точно так же тянуть к сотне, оставаясь здоровым и умным.

Два года назад ему сообщили, что скончался девяностосемилетний дед. Но Арчи тогда только-только отходил от последнего задания, приведшего к сразу двум «фитилям». И вот теперь – все. Родственников-долгожителей не осталось.

Он вышел из-за стола, заскочил в комнатенку под самой крышей, получердак-полумансарду, которую Арчи отвели по его же просьбе, и отправился на связь.

Некоторое время Арчи постоял за воротами. Ветер путался в кронах сосен, шумел, словно тянул заунывную поминальную песню. Похожий на исполинскую пузатую бочку дедовский дом стоял на пересечении улиц Шадченко и Распадной. Корявые верховые ветви обрамляли потемневшую от времени выпуклую крышу. На крыше, на самой макушке, рядом с узловатым стеблем универсальной антенны (той еще древности) сидела лимонно-бурая харза и сосредоточенно вычесывала шерстку.

На Распадной Арчи поймал экипаж и доехал до центра за совершенно смешные в сравнении с курортным Крымом деньги.

Два тридцать семь. Бульвар недалеко от вокзалов. Много свободных лавочек. И целых двадцать минут, которые нужно непринужденно убить.

Бесцельно слоняться по бульвару Арчи не захотел, по привычке сначала покружил в отдалении. И практически сразу у него сработал жук-сторож: забеспокоился, завибрировал и загудел. Арчи скормил ему крупинку лакомой органики.

Итак, он здесь не один. Кто-то точно так же кружит в отдалении и кормит жука-эмпата.

Арчи немедленно нырнул в раскрытые двери ближайшего магазина. И – о, удача! – в магазине нашелся мини-бар, причем стойка его заканчивалась как раз у окна, выходящего на бульвар. Арчи заказал кофе по-венесуэльски, рюмку хереса (и откуда в Сибири приличный херес?) и свежую газету. Сел на высокий табурет и сделал вид, что погрузился в чтение.

На самом же деле он то и дело поглядывал в окно.

Бульвар выглядел вполне мирно и обыденно: лавочки; маленькие, по пояс всего, пушистые сосенки и елочки (а, может, и пихточки, Арчи не особо в этом разбирался). На лавочках – мамаши, среди елочек – малышня. С елочки на елочку скачет харза, ребятишки гурьбой бегают за нею. Идиллия.

Вдалеке виден вокзал, но опять же после Крыма он выглядит чуть ли не покинутым. Экипажей на улице не то чтобы мало, но и плотным такое движение никак не назовешь.

Кофе оказался так себе. Херес тоже. Впрочем, стоило ли удивляться?

Арчи шелестел газетой. Жук больше не беспокоился, дремал себе за подкладкой. Но чутье подсказывало Арчи: жди. Кто-то здесь есть.

И он ждал.