– Ты это… добрее будь, вот, – огрызнулся Золотых без всякой злобы. Слишком уж давно они с Коршуновичем друг друга знали. И мелкая пикировка соперников-профессионалов давно стала чем-то вроде полуобязательного ритуала.
– Кстати, – Золотых хлопнул себя по лбу. – А что с Шерифом? Где твой Лутченко?
Коршунович взглянул на часы.
– Скоро объявится… Через час-полтора, наверное.
Золотых тоже взглянул на часы.
– Черт, завтракать пора. Сходим, что ли?
– Надо бы, – вздохнул Коршунович. – У меня тоже это… кишка кишке колотит по башке.
Золотых усмехнулся и вызвал ординарца.
– Олежка! Распорядись, чтоб завтрак несли!
– Так поздно уже завтракать, Константин Семеныч! Обедать давно пора!
– Ну, пусть обед несут, какая разница! И можно, заодно вчерашний ужин…
– Давай все-таки сходим, а Семеныч? Подумаешь, пару минут… – предложил Коршунович.
Золотых пожал плечами:
– Ну, ладно, давай… Олежка, отставить, мы в буфет пойдем! Степа, побудь тут, после нас позав… гм! Пообедаешь, лады?
– Конечно, Константин Семеныч.
Золотых встал из-за стола, оправляя китель.
– Тебе не жарко? – поинтересовался Коршунович. – Снял бы ты его…
– Жарко, – фыркнул полковник и выразительно воздел указательный палец горе: – Однако, я сейчас являю собой лицо Сибири. Вот прибалтов проведем, тогда и сниму.
– Тучноватое, надо признать, лицо, – фыркнул Коршунович. – Ты когда в футбол последний раз бегал?
– Футбол я не люблю, – вздохнул Золотых, выходя из кабинета. – Я теннис люблю.
– Теннис? – Коршунович задумчиво пожевал губу. – Это импортное дрыгоножество и рукомашество? Я понимаю – футбол, или, там волейбол. Но теннис? Тебе не кажется, что это игра для маленьких девочек?
– Тогда уж давай всей толпой в регби играть. Дабы подчеркнуть мужескость. И без судьи, чтоб клочья из всех летели…
– Клочья из нас полетят, Семеныч, не беспокойся. В самое ближайшее время.
– Так! – Золотых остановился посреди коридора. – У нас обед, понял? Мы отвлекаемся душой и… это… восстанавливаем силы. Так что о деле – ни слова.
– Молчу, молчу, – отмахнулся Коршунович. – Порядочки у вас…
– А что, в России иначе?
Коршунович только вздохнул.
В буфете было полно спецназовцев. Рядом с каждым столом аккуратными треугольными вигвамами стояли иглометы. Да не ручные, а длинноствольные, каждый с рукоятью и выступом под вторую ладонь, с упором для плеча и приживленным двуморфом целеуказателя.
– Что-то у меня аппетит разыгрался, – проворчал Коршунович. – Хотя, когда я по-людски обедал в последний раз – и вспомнить не могу…
Едва они вернулись в кабинет, Степа Чеботарев сообщил:
– Сдались прибалты. Приехали на тачке прямо к кордону на Звездном, и вылезли с поднятыми руками. Сейчас здесь будут.
– Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…
– Сделается оно, как же, – Золотых уселся на свое место. – Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…
Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин – уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее, еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.
– Следят, орелики, – буркнул Рихард по-балтийски. – Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.
Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.
– Интересно, – сказал Цицаркин, – а если бы мы и правда решили сбежать – что бы они сделали?
– Не знаю, – Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. – Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.
– Почему – как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.
– У других – не лучше.
– Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы – из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.
Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:
– Ехать бум, папаша?
– Бум! – оживился папаша. – А куда?
– В управу службы безопасности.
Лицо у папаши вытянулось.
– Ето на Басевича, что ль? – переспросил он. – Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.
– Ну, тогда до кордонов поедем, – вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.
Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.
Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:
– Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.
– А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?