Волчья невеста

Не взойти б до времени на крыльцо.
Я смотрю, сестра, на твое лицо,
как спокойно, тихо оно, бело:
спишь, и не иначе.

В твоем доме места нет для гостей.
Расскажи, сестра, мне, мягка ль постель
для твоих оставшихся здесь костей?
Мама часто плачет.

У тебя соседей не перечесть,
у тебя теперь все, что хочешь, есть,
лишь причины нет к нам обратно слезть,
теплой стать, как прежде.

Говорят, за огненной ты рекой,
но я захочу – прикоснусь рукой,
так что и не думай ты про покой.
Мне оставь надежду,

мне оставь не слезы, а тайный знак,
навещай почаще меня во снах,
не забудь, что здесь у тебя сестра.
Приходи обратно.

Я пойду навстречу – тебя встречать
по путям тумана да в черный час.
На тебе печать, и на мне печать,
и они – как клятва.

Мгновение это не будет долгим

Ты ведь не желаешь мне смерти?

Мгновение это не будет долгим,
но ранит так сильно, что навсегда.
Вопрос слишком прост. Говоришь, что любишь,
сдаваясь под собственным своим «да» —
так рыба прощает, когда крюками
ее, вынимая, калечат плоть,
за тот миг единственный, когда руки,
что держат ее, дарят ей тепло.

Недолго стоял под напором Гамельн:
он был обречен на чуму и крыс.
Так был ль спасением в самом деле
мольбы услыхавший его флейтист?
Мелодией голос тебя уводит,
и ты поддаешься, мягка, слаба,
не видя, как пальцы его, что гладят,
сжимаются крепче, чтобы сломать.

Как тонущий в воздуха взять попытке,
ты бьешься, пытаясь спасти хоть часть,
ты держишься там, на краю рассудка,
что просит тебя в ответ промолчать,
но яда испивший не ценит воду.
И ты, поддаваясь его глазам,
сдаешься, шагая навстречу бездне,
и делаешь то, что он приказал.

Эта песня

Ненасытная дерзость, слепая ярость —
в этом горьком напитке не нужно хмеля,
он и так опьяняет. Смотрю в глаза, и…
Разве так на добычу не смотрят змеи,

заставляя застыть, подчиняясь воле?
Ждать броска и клыков твоих, не боясь, и
понимать, что любой шрам, что ты оставишь,
лишь еще один символ топящей страсти.

В это стылое утро, пустой рассвет, где
мои руки тебя не нашли в объятьях,
небо серостью пело, и его тяжесть
была гимном печальным моей утрате.

Как дрожала под лаской моих ладоней,
так дрожи, зная, что я иду по следу.
Ты споешь мне, Эвтида, и эта песня
будет алой, пронзительной и последней.

Ты явилась за мной