— Я даю тебе почувствовать почву под ногами, — сказал я Гордо спустя некоторое время. В мастерской остались только мы с ним, собираясь уже закрываться. Начало учебного года было не за горами, а значит, подобные тихие и спокойные моменты между нами вскоре станут редкими и немногочисленными.
Он ответил не сразу. Я не давил.
Заперев передние двери, я последовал за ним на задний двор, где Гордо обычно курил, а я делал вид, что тоже курю, и мы по привычке еще минут десять трепались ни о чем, прежде чем отправиться по домам.
Гордо сидел в своем обшарпанном кресле, вертя зажигалку в руках, сигарета торчала у него за ухом. Он наблюдал за стаей птиц, что пролетали над головой.
— Мой отец, — начал он.
Я ждал.
Гордо прочистил горло.
— Мой отец, — попытался он вновь. — Он был… не очень хорошим человеком.
Хотелось сказать, что у нас с ним есть кое-что общее, но с моего языка не сорвалось ни слова.
— Ты пока не знаком с этим миром, Окс. Иначе обязательно бы слышал имя моего отца. Он был очень могущественным. Сильным и храбрым, и люди преклонялись земле, по которой он ходил. Черт, да я сам это делал. Но он не был хорошим человеком.
Мой отец был замечательным. Я считал его сильным и храбрым, и боготворил землю, по которой он ходил. Но хорошим человеком он тоже не был.
И потому со мной обращались как с дерьмом.
— У стай, подобных Беннетам, старых стай с долгой историей, всегда есть свой ведьмак. Они нужны для создания мира, баланса и увеличения силы Альфы. Мой отец… был ведьмаком Абеля Беннета. Отца Томаса. Тогда стая Беннетов была больше. Сильнее. Более почитаемой и пугающей.
— И что произошло? — тихо спросил я.
— Мой отец лишился своих уз, — Гордо горько рассмеялся.
— Это была твоя мать?
— Нет. Другая женщина. Она… неважно. Она была оборотнем, и она умерла. Мой отец убил много людей после этого.
Я был ошеломлен.
— Я занял его место, — продолжал Гордо. — Мне исполнилось всего двенадцать.
— Гордо…
— Я не был готов. К такой ответственности. Я совершал ошибки. Мой отец исчез. Хрен знает, жив ли он до сих пор. Но у меня был дом. Мое место.
— Гордо?
— Что.
— Я — твои узы?
— Да.
— С кем ты был связан до меня?
— Не имеет значения, — отвел он взгляд.
Но, конечно же, значение это имело.
— Как долго?
— Господи Иисусе.
— Как долго ты был ни с кем не связан?
Я сомневался, что он ответит. Но в конце концов Гордо произнес:
— Годы.
— Ты гребаный кретин, — хрипло проговорил я. — Почему не спросил меня?
— Я не думал…
— Ни хрена ты не думал. Ты ведь мог пострадать.
Гордо закурил, глубоко затянулся и выдохнул дым.
— У меня все было под контролем.
— Да к чертям собачьим тебя и твой контроль.
Его взгляд метнулся ко мне.
— То, что ты в этом замешан теперь, Окс, еще не значит, что ты разбираешься в подобном дерьме. Не забывай. Я
Я выпрямился.
— Ребенок, являющийся частью стаи Беннетов и связанный узами с тобой и Джо.
Гордо посмотрел на меня со странным выражением на лице.
— Дерьмо, — пробормотал он. — Окс.
— Не надо. Никогда больше. Слышишь меня? Ты ни хрена больше от меня не скрываешь. Вообще никогда.
— Окс…
—
— Боже, пацан. Временами ты чертовски меня пугаешь. В курсе, да? В тебе есть что-то от Альфы.
Я ничего не сказал, лишь пристально посмотрел на него.
Он вздохнул.
— Хорошо.
— Кто это был?
Дым клубился у его лица.
— Марк, — наконец ответил Гордо. — Доволен? Это был Марк. Я любил его. Я любил его, а он ушел, и я остался один. Я брел по жизни, потерявшись во мраке, пока не нашел тебя. Ты вернул меня обратно, Окс. Ты вернул меня обратно, и я не могу потерять тебя. Просто не могу.
Другие не знали. Таннер. Рико. Крис.
Гордо сказал, так будет лучше.
Иногда мне казалось, Гордо сам не верил в свою ложь.
Началась школа. Мой выпускной год.
Снаружи просигналили.
Я распахнул дверь.
Улыбка Джо казалась яркой и ослепительной, когда он помахал мне с заднего сиденья.
— Привет, Окс, — поприветствовал он. — Теперь я буду как вы, ребята. Пора в школу, да?
Вернувшись в лес после вопроса о том, хочу ли я стать волком, Томас сказал:
— Узы важны, Окс. Особенно, если это люди. Если же это эмоция, то она должна быть всеобъемлющей. Обычно подобное случается только в отношении ярости и ненависти, такая связь извивается и перекручивается, пока не почернеет и не сгорит. Когда узы — это стая, связь распределяется между всеми ее членами, и каждый несет на себе тяжесть бремени.
— А если это один человек? — спросил я. Легкий ветерок трепал мои волосы, и я закрыл глаза.
— Если это один человек, — тихо ответил Томас, — тогда он на вес золота. Но в этом случае волк ведет себя собственнически. Просто так происходит. Этот человек становится одним из самых важных в жизни волка.
— В чем заключены твои узы? — поинтересовался я. Стоило этим словам сорваться с губ, как мне тут же захотелось забрать их обратно. Возникло ощущение, что это глубоко личный вопрос, который я не имел права задавать.
Тем не менее Томас ответил: