Волчья песня

Наконец, он появился в сопровождении четырех конников. Все пятеро, на рысях, приблизились к главнокомандующему.

— Да пребудет с тобой сила Великого Тэнгри, мудрый бага-тархан, — сидя в седле, поклонился молодой полководец.

— И тебе того же, славный Кюль-тегин, — отозвался Тоньюкук. — Ну, говори, что высмотрели твои люди.

— Кыргызы, числом до пятнадцати тысяч, выступили нам навстречу. Они уже в часе пути верхами от нас.

— Ого! Дикие лошади сбились в табун и намереваются поохотиться на волков! — весело прокомментировал новости Тоньюкук. — Ну, что, волки, готовы испробовать дикой конины? — шутливо обратился он к простым ратникам, бывшим поблизости. — Не боитесь копыт травоядных?

— Готовы!!! — потрясая оружием, в один голос взревели тюркские ветераны.

— Хорошо! — произнес довольный командующий. И тут же, не по-стариковски зычным голосом, скомандовал:

— Садись на коней!

Через мгновенье все тюркские воины уже были в седлах. А Тоньюкук сказал, обращаясь к Кюль-тегину:

— Я стар и немощен — ты молод и смел. Веди войска тюрок к победе! — произнес он, указывая рукой в сторону заснеженной равнины, откуда должны были показаться кыргызы.

Кюль-тегин поклоном поблагодарил старика, и, тронув поводья, поворотил своего белого красавца-жеребца к войску.

— За мной! — скомандовал он воинам. Тюркские латники двинули своих коней за Кюль-тегином, на ходу перестраиваясь в боевой порядок — лаву.

Несколько часов спустя, волчье знамя уже победно реяло над окровавленными снегами поля боя. Оба войска — тюркское и кыргызское, сошлись в жестоком бою. В том сражении Кюль-тегин покрыл свое имя бессмертной славой. Он лично заколол копьем трех кыргызских богатырей, еще одного поразил стрелой. Под ним убили белого жеребца, а его доспехи и плащ, были утыканы десятками стрел. Кыргызское войско было наголову разбито. Хан Ажо погиб. Кыргызский народ вошел в тюркский эль.

Берега реки Орхон, Северная Монголия, 20…год

Кроваво-красный диск солнца медленно поднимался над степными просторами.

На горизонте появлялись силуэты всадников. Контуры их призрачных фигур, едва проглядывали в горячем степном мареве.

Антон был одновременно русским ХХI века и тюркским витязем VIII-го. Его сердце разрывала боль за судьбу отчизны, а в душе клокотала неудержимая ненависть к жестоким врагам.

Всадники появлялись отовсюду… и это все враги. Карлуки на западе, кыргызы на севере, уйгуры на юге и в центре. Тыла нет. Повсюду полыхала война.

Он изнемог от постоянных боев. Нужно отступать, но куда? Позади родной дом, хан и знамя с волчьей головой. Но вот, хан убит, держава разрушена. Больше защищать нечего. Тогда он с отчаянной яростью бросился на множество врагов и рассеял их. Враги бежали — им страшен один вид разъяренного богатыря. Именно такие тюрки были страшны соседям, которые затем и начали эту войну, чтобы их больше никогда не тревожили богатыри. Наконец, его окружили толпы врагов, и Антон видел уже со стороны, как в этом месиве из человеческих тел и конских крупов, скрывается тело тюркского смельчака.

Волчье знамя втоптано в степную пыль. Оно уже никогда не взовьется на ветру над тюркскими дружинами…

Пронзительный звук пробудил Антона от горячечного сна. Протяжный и тоскливый волчий вой, несся над пустынной ночной степью. И только равнодушная луна, висевшая высоко в небе, могла оставаться спокойной, слыша эти звуки, от которых у большинства людей кровь стыла в жилах.

— Волки, — многозначительно сказал Мэргэн, который был уже на ногах. — Это волчья песня.

— Волчья песня? — переспросил Киреев.

— Местные араты18 верят, что духи древних героев-богатырей в полнолуние вселяются в волков, — пояснил монгол.

— Красивое поверье, — произнес русский.

— Ты, Антон, как хочешь, а я переберусь в джип. И тебе советую сделать то же самое, от греха подальше.

— Делай, как знаешь, Мэргэн, но я уверен — со мной все будет в порядке. Я остаюсь.

— Волчье сердце… — пробормотал тихо монгол и пошел к машине.

Антон лежал у костра, укрывшись толстым одеялом из верблюжьей шерсти, и, заложив руки за голову, смотрел на яркую луну и бледные звезды. А над водами извилистого Орхона и всей степной бесконечностью лилась волчья песня…