Волчья погибель

– В тот момент, когда Повелитель Человечества вручил мне это оружие, я почувствовал, как его злой вюрд лег на мою душу. Улыбка почти сошла с моего лица. Я сумел удержать ее, когда принимал почесть, – он насмешливо подчеркнул это слово. – От моего отца ничего нельзя скрыть. Я ждал, что Он даст понять, что заметил мою тревогу, будет оскорблен или замешкается, но если Он и почувствовал мою заминку, то ничего не сказал. Это обеспокоило меня еще больше, чем само копье. Он должен был почувствовать мое дурное предчувствие, потому что в этом Его суть, и если Он почувствовал и ничего не сказал, значит, копье сделало то, что должно было сделать. Затем я вернулся на свое место возле Ферруса с тревогой на сердце и таким же мрачным лицом, как и у него.

Когда я вернулся в свой шатер, я не мог дождаться момента, чтобы выпустить копье из рук. В качестве дара Императора оно висело на почетном месте выше другого моего оружия, но мне не стыдно признать, что я не мог смотреть на него, как и касаться. Я ни разу не брал его в битву.

Следующие слова Русса жрец не расслышал, так как «Храфнкель» наткнулся в эмпирейской волне на твердое препятствие и подпрыгнул. Кувшин на столе покачнулся. Гери поднял голову и посмотрел на потолок. Из пары жаровен выскочили угольки. Они запрыгали по полу, распадаясь на затухающие частички, которые сверкали во тьме оранжевым светом.

Вой двигателей подскочил на несколько тонов, снизился и снова поднялся. Их звук был более жутким, чем волчий зов. Корабль успокоился. Курс выровнялся. Русс подождал минуту, пока повторные толки сотрясали корабль, прежде чем продолжить.

– Все это произошло на Серафине V. Ты когда-нибудь бывал в этой системе? – спросил Русс.

– Нет, мой ярл.

– Если окажешься там, избегай пятой планеты. Она такая же жаркая, как Фимболзоммер и менее очаровательная. Война шла за Серафину, саму систему и звезды вокруг нее. Огненное Колесо остается пустым. Никто не желал его.

Позднее в тот же день, напившись в одиночку несвежего меда в своем душном шатре, я заснул. Я мало узнал от Всеотца о том, как нас создали. Он рассказал мне, что главные функции сна в неизмененных людях заключаются в очистке спинномозговых жидкостей от вредных протеинов и объединении воспоминаний. В Его примархах эти потребности обслуживались другими процессами. Вот почему, как только я избавился от этой привычки, то стал спать редко. Но в тот день я заснул, не помышляя об этом. Это было необычно. И к тому же я видел сны.

Затем он надолго замолчал, возможно, колеблясь на пороге откровения, сравнивая достоинство своего желания поделиться с опасностью такого решения. Ква терпеливо ждал. В конце концов, примарх снова осушил свой кубок и продолжил.

– Вот, что я увидел, Ква. Ты скажешь, что это значит. Я стоял на пустынной равнине, недавно очищенной огнем. Вонь гиперкатализатора намекала на прометий, как средство уничтожения. Жар, источаемый спекшейся землей, говорил о том, что обстрел закончился всего несколько часов назад. От земли поднимался пар. Тяжелые облака дыма раскрасили небо серыми и пурпурными полосами. Солнце этого мира восходило, и его косые лучи сияли под пеленой войны. Яркое сияние заливало поле битвы, освещая снизу облака и ослепляя меня. Когда я поднял левую руку, чтобы прикрыть глаза, я заметил, что над моей головой сияет свет поярче, и, обернувшись, увидел, что держу в правой руке Копье Императора. Мир был черным. Мой доспех был перепачкан дымом и копотью. Все было грязным, но не копье. Оно было таким чистым, словно его отполировали оружейники. Отраженные от него лучи солнца сияли вдвое ярче.

Копье было единственной красивой вещью в том месте. Там не было ничего живого. Однородная сажа покрывала все кругом, поглощая золотистый свет. Степень этого контраста была сверхреалистичной. Я чувствовал, что действительно находился там, что сон был реальным, а явь – нет.

– Это было реально, – сказал Ква. – Другой уровень бытия, но не менее реальный, чем зал, в котором мы сейчас находимся.

– Я сказал себе, что Имперская Истина не может отрицать это.

– Имперская Истина – грубый инструмент, – пояснил Ква. – И иногда не верный.

Ересь жреца ничего не значила для Русса. Он всегда шел своим путем.

– От моих ног во все стороны протянулся ландшафт из обугленных костей, – продолжил Русс. – Они обуглились из-за применения какого-то ужасного оружия, распылившего их плоть. Со всех сторон меня душил запах горелого мяса, такой насыщенный, что возникла мысль, будто мне никогда не избавиться от него. Он был хуже смрада догорающего пожара Тизки после того как Обвинительное воинство покончило с ней. Деревья превратились в свои угольные контуры, тянущиеся к небесам. Это был живой мир, но все сгорело дотла.