Волчья шкура

— Та я вже прывыкла, усэ життя так прожила. Мисцэ, кажуть, нэчистэ, чорта в давни рокы поховано, як раз посэрэдыни. Так чи ни, хто знае?.. алэ люды тут зроду не хочуть хаты будуваты…

Старушка обрадовалась случайному собеседнику. Говорок ее, «суржик» по-здешнему, путал-перемешивал русские и украинские слова, и они сливались по древним, ненаучным законам в наивную мелодию. Ира очень любила эту «мову», хотя сама не умела так ловко и душевно выпевать на ней слова, но понимала все, сердцем принимая доверчивую ее неверность. Жаль, что сейчас нет времени поговорить с приветливой хозяйкой: солнце поворачивает к закату, а дел еще непочатый край. Последнее колечко цепочки уверенно заняло свое место: «черта в старые времена здесь похоронили…»

— Спасибо, вам, бабушка, огромное, тороплюсь я, может еще увидимся… — затараторила Ира, всей душой переживая невольное предательство, а сама уже присматривала место в дальних кустах, где можно будет пересидеть, если старушка вздумает возиться во дворе…

Ира, чертыхаясь, осторожно раздвигала заросли бурьяна. В памяти сиротливо болталось: пырей, репка-сурепка, калачики… Других названий зеленой нечисти девушка не знала. А тут не пройти, придется в обход: повилика, негодная, сплела все, что смогла достать, в густой желтый ком и тянет соки, до осени хватит. Бурьянная пыльца облепила потный подбородок, настырный слепень кружил перед глазами, выбирая лакомый кусочек на влажной, потемневшей коже. Отмахиваясь от рассерженного слепня, девушка, как зачарованная, продвигалась к центру пустыря. Еще несколько шагов — и Ира добралась до небольшой проплешины сухой, потрескавшейся земли. Вот и нашла. Неужели нашла?! Прямо под ногами останки охотника-колдуна-шамана, оружие, украшения, ритуальные принадлежности?! Не может быть, так не бывает… Нет, нельзя так самоуверенно настраиваться на успех. Права была Каверзнева: всем хочется откусить от пирога. А куда отступать? Сзади только бурьян сухой, кривые заборы и наглые, мордатые менты по периметру… А здесь, у самых ног, сияние славы, признание, аплодисменты, и кафедра, и сине-белое платье.

«Как отступить, я уже и фасон придумала! Может, здесь разгадка таинственных кетов? Наверное, глубоко придется копать? Одной не справиться…» Лихорадочные, смятенные мысли заметались в голове, вылились в привычное бормотание:

— Справлюсь, времени достаточно, с утра и до вечера можно работать, никто и не узнает. Ночевать здесь буду, палатку поставлю, с улицы за бурьяном и кустами сирени ничего не видно.

Докажу этой гадине, что моей «деревне» как раз место в академии, а не ей, бездари скудоумной. Всю жизнь просидела на шкуре, доила ее, как могла, и ничего не выдоила, потому что закостенела в сознании своего дутого величия. А я пришла и все сделала. Сама, вот так!

От волнения и выпитой недавно кружки воды сильно захотелось писать. Только сейчас почувствовала, как зудят расцарапанные в кровь голые ноги. Как всегда, резкое слово не задержалось: «Вот дура, всегда в брюках ходила, а сегодня, как назло, шляпу забыла, зато юбку напялила. И о чем думала? Впредь будет наука: на пустырь, в бурьяны никаких юбок!»

Она осмотрелась, прислушалась. Глухая стена непроходимых зарослей — надежная защита от всего на свете. Быстро спустила трусики, подхватила повыше юбку, широко расставила колени и присела. От яркого солнца и резкого движения вниз ее качнуло, в глазах потемнело.

Ира зажмурилась и тут же открыла глаза. В полуметре от нее крепко уперлись в землю мягкие сапоги на толстой кожаной подошве. Длинные, узкие носки их были высоко загнуты.

Страх скрутил сердце в крохотный, кривенький кулечек и прыгнул в горло, забился там, бессильный прорваться наружу. Время замерло и отступило. В полной тишине девушка медленно подняла голову.

На сапоги нависали плотные темно-синие шаровары; кольчужная рубаха стекала на широкий ремень. Белые, будто вырезанные из мрамора умелым мастером пальцы сжимали короткое древко с насаженным на него длинным, сверкающим на солнце клинком.

Не помня себя от ужаса, Ира подняла голову выше. Выше — бесстрастное белое лицо, густая, но легкая вьющаяся борода, тоже белая, но с призрачным голубовато-сиреневым отливом. Резко очерченные губы крепко сжаты. Голубые глаза лучатся прохладой. Лишь они кажутся живыми на мраморном лице. Голова, как короной, увенчана рогатым шлемом, отороченным угольно-черными соболями. В радужных переливах меха просвечивают искорки седых волосков.

Незнакомец показался Ире громадным, он заслонил не только небо, но и всю ее прошлую и будущую жизнь. Ни вскочить, ни повернуться, ни рукой пошевелить… Неожиданно в сознании всплыли ощущения той, первой в родительском доме, ночи. Опять галлюцинация, как тогда. Эта мысль спасла Иру от надвигающегося безумия.

Напряжение стало невыносимым. Ира застыла, но мышцы, сдерживающие мочевой пузырь, расслабились независимо от ее воли…