Волчья шкура

— Гора потеет грязью и водой, — сказал он. — Там наверху все превратилось в сплошную кашу. По того парня я нигде не видел. Он, наверно, тоже влезает и вылезает через окно уборной.

Хабихт искоса, подозрительно взглянул на него.

— Не о том парне речь, — пробормотал он.

Брови у матроса поднялись.

— Ах, вот как! Значит, он был только предлогом?

— Нет, — сказал Хабихт. — Минуточку! — Он украдкой взглянул на Шобера, который, изучая склон горы, медленно отдалялся от них, ведя за руль свой дребезжащий велосипед. И затем: — Слушайте! Я только хотел вас предостеречь. Все, видимо, опять входит в свою колею…

— И потому мне следует помалкивать? Так, что ли?

— Да, — отвечал Хабихт, — Именно это я и хотел сказать. — И вдруг тихо, но с угрозой в голосе: — Я дам вам хороший совет: забудьте ваше ночное приключение на мосту, а также все, что вы, наверно, еще знаете, и постарайтесь впредь не морочить мне голову. Как видите, дело заглохло само собой.

Матрос прищурился.

— Вы получили орден, — сказал он.

А Хабихт (тоже прищурившись):

— Так точно. А вы имеете что-нибудь против?

Под тяжелой шиферной кровлей неба — дню приходилось вползать иод нее на брюхе — двое мужчин стояли и смотрели друг на друга прищуренными сверкающими глазами.

В этот момент помощник жандарма Шобер, успевший уже отойти довольно далеко, закричал:

— Вахмистр! Поди сюда! Здесь след!

— Сейчас! — крикнул Хабихт (не поворачиваясь в его сторону), а потом (умоляюще): — Ну как, вы поняли? — Он отвернулся и зашагал наверх, к Шоберу, который в нетерпении ожидал его.

— Что нашел? — спросил он, правда, довольно небрежно, ибо чувствовал на своей спине буравящий взгляд матроса. Но Шобер ему не ответил, а испуганно, кивком головы указал на гору; что он имел в виду, Хабихт понял не сразу. Нахмурив брови, он наклонился… и:

— Что там такое? — спросил он в замешательстве (все еще чувствуя на себе взгляд матроса).

А Шобер (наконец-то!):

— Там, наверху, в глине след. Не пойму, как он там очутился!

Хабихт посмотрел туда, куда указывал Шобер, и на этот раз муравьи побежали у него не только по голове, но и по всему телу, вверх-вниз: то, что он увидел, было отпечатком лошадиного копыта.

— Интересно, — сказал он. — Очень даже интересно. Какая это лошадь скачет через овраг, вверх, на гору. И стоит наверху на одной ноге? Как цапля! А три ноги держит на весу!

Шобер сделал испуганное лицо.

— Господи боже мой! — сказал он. — А мне и в голову не пришло. Один-единственный след, и больше ничего — так же не бывает!

Как бы ища подмоги, Хабихт повернулся и встретился взглядом с матросом. Тот стоял на дороге, в некотором отдалении, засунув руки в карманы бушлата, и, судя по выражению его лица под морской фуражкой, ждал какого-то важного события.

— Как этот тип на нас смотрит! — сказал Шобер.

А Хабихт (громко):

— Это и есть «неприметная тропинка», где мы стоим?

А матрос:

— Гм, вполне возможно. Печь… дуб… а наверху мой дом. — Он вытащил левую руку из кармана, прочертил в воздухе кривую. — Да, приблизительно так. Да. Вы стоите на «неприметной тропинке».

И… молчание, темная, недвижно притаившаяся природа: редкие, загадочно светящиеся пятна талого снега, сверху тяжелая, неподвижная шиферная кровля неба, снизу журчание и бульканье бегущей воды да еще мрачный тленный запах глины, отдаленно напоминающий о венках и могилах.

— Уверен, что все это только болтовня, — крикнул Хабихт и почувствовал, что отдельные муравьи уже копошатся у него в мозгу.

Матрос подошел поближе и пожал плечами.

— Лошади не раз здесь шарахались, — сказал он.

Хабихт опять уставился на гору. Ему почудилось, что там, наверху, шевелятся кусты. Проклятье! Что-то здесь нечисто! Вся гора как будто шевелится! Он тяжело ступил — вопреки голосу инстинкта — на край придорожной канавы, чтобы получше видеть, но земля тут же подалась под его сапогами.

— Осторожней!

Он попытался сохранить равновесие и тут же увяз, рванулся было назад и схватился за велосипед Шобера, но велосипед опрокинулся и упал на него, а сам он уже по колено ушел в засасывающую грязь. Он не мог шевельнуть ногой и вдруг позади себя услышал чавканье, бульканье, отрыжку, казалось, гигантский желудок выворачивается наизнанку, и тут же за его спиной раздался крик матроса:

— Назад! Оползень!

Он увидел над собою белесую массу, массу скользящей глины, она двигалась прямо на него.

— Шобер! — взвизгнул, он, повалился на спину и среди этой медленно оползающей, тягучей массы, в которую превратился склон горы (кусты на нем переворачивались мокрыми корнями вверх), почувствовал, как его мощным рывком вытащили из сапог; в последний миг он был освобожден.

— Порядок! — сказал матрос.

— Да, порядок, — прохрипел Шобер.

И покуда оползень двигался дальше, громоздя друг на друга глиняные валы, тяжкие глыбы, которые раскалывались и, истекая грязью, шлепались на дорогу, матрос с Шобером оттащили вахмистра Хабихта в сторону и поставили его на ноги (в одних носках; когда его спешно вытаскивали из сапог, они сбились вниз и образовали на пальцах какие-то странные опухоли).

Матрос:

— Ну, что вы теперь скажете?

А Хабихт:

— Дьяв…

Матрос:

— Да, это был он!