Волчья сотня

– Не бойсь, вашество, все будет в лучшем виде. Я таких, как ты, не один десяток умаслил. А чтобы сбежать от меня – это ты даже и думать не моги.

Кулябко протянул своему подручному моток бельевой веревки и суетливо промолвил:

– Давай уж, Охримушка, скорей его… В сенях, что ли. Только не здесь, все-таки…

– Как прикажете, – презрительно усмехнулся Охрим, – ежели вам неприятно…

Он отмотал часть веревки, демонстративно смастерил на ней петлю и схватил Горецкого за воротник френча.

В это мгновение дверь со страшным грохотом распахнулась, и на пороге появился унтер-офицер Ельдигеев с двумя «наганами» в руках.

– Стоять!!! – завопил он высоким и страшным голосом.

Полковник Кузнецов с неожиданной для его возраста и комплекции прытью развернулся к двери, направляя на Ельдигеева «браунинг». Но, опережая его, от окна шарахнуло пламенем, и Кузнецов отлетел к стене, отброшенный пулей из кавалерийского карабина. В разбитое окно заглядывал молодой казак, напарник Ельдигеева, с дымящимся карабином в руках.

Охрим стоял как истукан, держа в руках приготовленную веревку и с глупым видом хлопая ресницами. Господин Кулябко при первых признаках паники грохнулся на четвереньки и теперь полз почему-то в сторону убитого наповал полковника Кузнецова. Добравшись до него, он неожиданно зарыдал. Его толстое неуклюжее тело жалко и противно вздрагивало. Он смотрел на мертвого полковника и повторял сквозь рыдания:

– Сергей, Сережа, брат…

Вдруг он схватил из мертвой руки Кузнецова «браунинг» и, зарычав по-звериному, развернулся, целясь в Горецкого.

– Не стрелять! – закричал полковник.

Но Ельдигеев уже опустил вниз ствол «нагана» и выстрелил. Во лбу Кулябки открылось черное отверстие, и он, утробно ухнув, повалился на труп Кузнецова.

Охрим наконец ожил. Он по-бабьи тоненько завизжал и начал отступать к окну, повторяя:

– Я ни при чем, я ни при чем… Дяденьки, отпустите сироту… Я ни при чем, не знаю ничего…

– Умолкни, сирота. – Ельдигеев шагнул к нему и с презрительной усмешкой ударил ладонью по шее. Охрим охнул и осел на пол.

– Этот оживет, – пояснил унтер-офицер Горецкому, который огорченно осматривал комнату, полную безжизненных тел, – полежит минут десять и очухается, чтобы не мешал покуда.

Горецкий подошел к телам Кулябко и Кузнецова. Оба были безнадежно и абсолютно мертвы.

– Братья, значит, – протянул полковник в задумчивости, – м-да… Полный, можно сказать, провал. Оба насмерть… Теперь ничего не узнаем. Кроме них, имя предателя никто не знал.

– Извините, ваше высокородие, если бы я не выстрелил, он мог бы вас убить, – проговорил Ельдигеев с плохо скрытой обидой в голосе.

– Простите, – Горецкий повернулся к унтер-офицеру и протянул ему руку, – простите и спасибо – вы спасли мне жизнь. Я нисколько не виню вас – так неудачно сложились обстоятельства. Я сам виноват, пошел туда, где меня могли опознать. Но с другой стороны, кроме меня, идти было некому – надежных людей у меня, кроме вас, в городе сейчас нет, никому из контрразведки, как вы понимаете, доверять было нельзя. – Он снова повернулся к двум трупам на полу и удивленно повторил: – Значит, они братья… Действительно в них есть сходство. И Кузнецов, выходит, никакой не Кузнецов. Хороши эти, в контрразведке, собственного шефа проворонили!

Глава тринадцатая

«Необходимо мобилизовать все силы партии и профсоюзов на помощь фронту; провести поголовное вооружение всех членов профсоюзов в прифронтовой полосе и их мобилизацию…»

В. Ленин. Правда, 191

День обещал быть ясным, несмотря на осень. Вообще в последнее время ночи становились все холоднее, бывали и заморозки, зато днем солнышко пригревало по-весеннему. Ехали без дороги, старательно минуя встречавшиеся хутора и деревни. Погони за ними не было.

В полдень остановились в балке, чтобы напоить лошадей. Саенко стреножил их и пустил пастись. Варя как села на расстеленную шинель, так и замерла, не сказав ни слова.

– Устала? – ласково обратился к ней Борис.

– Ничего, – не ответила, а простонала она, потом встала и, пошатываясь, побрела к густым кустам, что росли на краю балки. Ее долго не было, а когда она вернулась, Борис с испугом вскочил на ноги. Она шла с трудом, согнувшись, прижимая руку к животу.

– Сестренка! – подскочил к ней Борис и подхватил на руки.

Когда он заглянул в ее запрокинутое совершенно белое лицо, то пришел в ужас.

– Господи, что с тобой, что?

Она молчала, стиснув зубы, ввалившиеся глаза казались двумя бездонными колодцами. Борис положил ее на шинель, она со стоном свернулась калачиком, подтянув ноги к животу.

– Что ж такое с ней… Саенко! – крикнул Борис в полном отчаянии.

– Ох, Борис Андреевич, ничем мы с вами тут не поможем, – угрюмо проговорил Саенко, внимательно глядя на Варю, – туточки непременно баба требуется опытная…

– Да что с ней? – не понимал Борис.

– Неприятности у ней, по женской части…

– Он прав, – раздался слабый голос Вари.