Волчья сотня

– Кажись, кончился, а я его и не трогал совсем.

Борис ногой двинул лохматому по причинному месту, тот взвыл от боли, но Бориса не отпустил, а попытался съездить ему по уху, и удачно. Кулак у лохматого был ничего себе, но, видно, отощал лохматый, будучи в зеленых, так что Борис на это ухо не оглох, просто сильно звенело. Тем не менее Борис двинул еще раз своего противника в зубы, отчасти потому, что сил не было терпеть вонючее дыхание, а потом навалились на него еще двое и скрутили поясами. Рядом Саенко сидел на земле, прижимая руки к разбитому лицу и стонал, чересчур громко, как сообразил Борис, прислушавшись.

– Ох да что же это делается! Да за что же мне такое лихо? Ведь полголовы разбили, да глаз не видит…

Зеленые повели их обратно на пасеку. Борис спотыкался, бредя по кочкам со связанными руками. Шедший сзади Федор покрикивал на него сердито: он связал Бориса веревкой, что заменяла ему пояс, так что теперь полы какой-то хламиды, коей невозможно было придумать название, распахивались и виднелось голое тело, посиневшее от холода.

Пасечник встретил их у забора.

– Управились, ребятушки? – суетливо спросил он. – Вот и ладно, вот и дело. Узнаю, ваше благородие, – обратился он к Борису, – давно не виделись. Кто такие, что тут искали? – обратился он к Саенко.

– Батюшка, отец родной! – слезливо заныл Саенко. – Да не знаю я ничего и не ведаю, куда шли, зачем пришли. Наше дело маленькое, солдатское, одно слово – нижний чин.

– Ну, ваше благородие, – с угрозой заговорил пасечник, и Борис с удивлением отметил, что он совсем не стар, во всяком случае, не настолько, как хочет казаться, – ну, ваше благородие, поговорим с тобой по-серьезному. Все расскажешь, как на духу, как пятки тебе прижжем! А ну, ребята, разувайте их да привязывайте вот тут, во дворе! – остервенело заорал он.

Давешний знакомец Федор толкнул Бориса так, что он полетел на землю, и мигом стянул с него сапоги. После этого он уселся рядом и скинул свои опорки.

– Эх, и хороша же кожа на сапогах офицерских! – по-детски восхитился он. – Ну, чистый хром.

Он стал натягивать сапоги, и тут экономная хохлацкая душа Саенко не выдержала:

– Да куда ж ты чурки-то свои пихаешь? – заорал он ненормальным голосом и взмахнул руками.

Борис успел заметить, что лицо у него совсем не разбито, а просто в суматохе кто-то засветил ему здоровенный синяк под левым глазом.

– Куда ж ты пихаешь? – надрывался Саенко. – Ить сапоги эти тебе размера на три меньше будут!

Хрясь! – лопнула тонкая кожа. Федор удивленно посмотрел на ноги, потом успокоился.

– Все одно, в сапогах похожу богатых, хоть день, да мой. Я страсть сапоги хорошие люблю, прямо слезой меня прошибает, как хорошие сапоги вижу.

– Сапоги – вещь хорошая, – поддакнул его товарищ. – Я в восемнадцатом в поезде ехал, потом сошли мы на станции одной. Народу много, а бабуля одна узел свой еле тащит. Я подошел. «Давайте узел, – говорю. – Помогу». Она мне узел еще и через плечо подала. Встряхнул я узел спиною, оттянуло аж до пояса. И твердо так давит. Думаю: «Никак сапоги», а спиною-то разве прощупаешь? Ну, долго ли, коротко ли, сшиб я старушечку в неглубокую канавку. Сам сел на обочине, босые мои ножки ажио ноют по сапогам. Раскинул я узел – тряпки да шляпки. И одна твердыня в мякоти – труба самоварная! Ну что ты с такой старушкой сделать должен?

– Пропали сапоги! – грустно констатировал Саенко, глядя на лопнувшие швы и корявые пальцы, вылезающие наружу.

– Вяжи их к дереву! – гнул свое пасечник.

– Э, нет, хозяин, – твердо ответил тот самый обладатель густого баса, что показался Борису главным. – Тебе спасибо за угощение, отслужили мы тебе, этих поймали, а душегубством заниматься не станем. Сам уж ты с ними управляйся, а мы пойдем. Не для того мы от войны скрываемся, чтобы людей мучить, чужую кровь проливать.

– Ребятушки, да куда ж вы? – запричитал Саенко. – Да меня-то за что отдаете извергу этому? Я сам человек простой, дома у меня хата да жена, белые забрали к себе силой, так теперь и смерть приму не за дело? Развяжите вы меня, я с вами пойду. А этот пускай здесь подыхает, – и Саенко пнул Бориса ногой.

– Сволочь! – прошипел Борис сквозь стиснутые зубы, но больше для фасона, чем от злобы.

На прощание дезертиры связали Борису еще и ноги, и по просьбе пасечника оттащили в сарай, наполовину заполненный соломой. Саенко они, после недолгих размышлений, взяли с собой, им показалась вполне правдоподобной его история. Пасечник напоследок пнул Бориса в бок и вышел, навесив снаружи на дверь сарая замок. Как видно, его планы относительно допроса с применением такого действенного средства, как прижигание пяток, несколько изменились, то есть, скорее всего, он отложил их на время.