Волчья сотня

– Вы поймите, – настойчиво убеждал Черкиз, – у старого государства ведь не было будущего. Ведь для России совершенно неприменим был путь разных там Америк и Европ! Не зря они называли Россию варварской! Да, мы варвары! Но вы же образованный человек, вспомните историю: Рим разрушили варвары, дальше – Золотая Орда, да много всего! И эти наши сиволапые мужики, такие же варвары, призваны очистить Россию от скверны!

В продолжение этой горячей речи Борис с интересом наблюдал, как лужа на подоконнике, все увеличиваясь, подходила понемногу к краю, захватывая по дороге, как весенний разлившийся поток, все, что можно унести с собой. В данном случае это были шматки пыли, клочья паутины и достаточное количество дохлых мух. Кабинет Черкиза был крошечный, подоконник находился прямо у него за спиной. Вот в процессе монолога Черкиз взмахнул рукой и попал локтем в лужу, оглянулся и поморщился.

– М-да, я, конечно, образованный человек, дворянин, – усмехнулся Борис, – но ведь и вы, товарищ комиссар, не пролетарий: вон как морду-то скривили, когда локтем в лужу вляпались. А мужичку-то такое привычно, он и не заметил бы. Да и говорите вы… слишком правильно.

– Именно поэтому я сейчас беседую с вами, – откликнулся Черкиз. – Я хочу, чтобы вы поняли то, что понял в свое время я: они вошли в революцию, как в свою избу, – не мешкая и ничего не оставляя на пороге, а нам понадобилось отшелушить с себя много ненужного, чтобы понять: только такой выход возможен, история повторяется, и против полчищ варваров ничто не устоит, это только вопрос времени.

– Ваш взгляд на революцию мне интересен, – осторожно начал Борис, – но что вы, собственно, хотите от меня?

– Сотрудничества, – обыденным голосом проговорил Черкиз. – То есть работы не за страх, а за совесть.

– Каким же образом вписывается мое присутствие в лавину варваров, которые и так снесут все старое?

– Не нужно шутить, – кротко произнес Черкиз, – это очень серьезно. Для успешного ведения войны нужны профессионалы, вы же не будете с этим спорить?

Так что бросьте ваше белое дело, потому что все равно оно будет вскорости разбито, это процесс необратимый.

– Пожалуй, в ваших словах есть доля правды, – неуверенно начал Борис.

– Хватит мямлить! – жестко проговорил Черкиз. – Я предлагаю вам жизнь, а за это можно многое отдать, не то что эти химеры. Вы за что присягали – за веру, царя и отечество? Так царя уже нет, отечество другое, а веру мы вам тоже дадим – в светлое царство коммунизма. Согласны? Даете слово офицера?

– Согласен, – медленно ответил Борис, надеясь сбежать при первом же удобном случае, но вместе с тем ощущая смутный подвох в предложении Черкиза.

Черкиз между тем откинулся на стуле и от души рассмеялся:

– Вот видите, господин офицер, как все оказалось легко. Ведь я вам даже ничего не обещал, а вы уже продали и предали все свои убеждения. Решили, что вам поверят? Нет, я противник вербовки в Красную Армию бывших офицеров, они ненадежны. Так что теперь, когда вы отказались от своих убеждений, вас можно и должно расстрелять.

– Вам что, здесь, в ЧК, совершенно нечем заняться? – по возможности спокойно спросил Борис. – Вы потратили на разговор со мной без малого два часа, и это только для того, чтобы вынести решение меня расстрелять?

– Моя задача – не только устранить, но еще и унизить врага, растоптать его, доказать, что он, как личность, ничего не стоит. Вот вы же все-таки сломались, согласились работать на нас?

– С чего вы решили, что я сломался? – удивился Борис. – Я нарочно согласился, для виду, чтобы сбежать при первой же возможности. Не пытайтесь меня убедить, что вы этого не знали, ни за что не поверю, что начальником Особого Краснознаменного и дальше как-его-там отряда назначат такого идиота.

– Однако это аморально, – оживленно ответил Черкиз, видно, ему немалое удовольствие доставлял весь разговор. – Вы же дали слово, честное слово. А как это сочетается с честью офицера?

– Аморально? – Борис пожал плечами. – Война, тем более гражданская, самая аморальная вещь на свете. Честь и война – вещи несовместные. Убийства на войне становятся доблестью. Врага берут внезапно, превосходящим числом. Пленных расстреливают, потому что их негде содержать и нечем кормить. Так что честь офицера тут абсолютно ни при чем.

– Однако все же вы обрели надежду на отсрочку расстрела, на побег, а после этого принять смерть для вас будет особенно мучительно, – с обезоруживающей откровенностью заметил Черкиз.

– И многие так поддавались вашей пропаганде? – сам того не желая, спросил Борис.

– Вы знаете, многие… Вы будете… – он подумал, – одиннадцатым по счету. Очень, знаете, действенный метод – входит в этот кабинет человек героем, а потом в ногах валяется, готов мать родную продать, чтобы жизнь оставили.

– По-моему, вы ненормальный – с абсолютной искренностью сказал Борис, – и врете вы, что все десять в ногах валялись.