Волчья сотня

Через полчаса дело было сделано: оставшиеся в живых сдавались, складывая в кучу свое устрашающего вида оружие – обрезы, топоры, дедовские кривые сабли. Как их оружие, так и сами эти люди казались страшны только мирному населению, страдавшему от их грабежей, плохо вооруженным маленьким отрядам и обозам Добровольческой армии, которым причиняли огромный урон. Встретившись же с хорошо вооруженным, дисциплинированным отрядом, они очень быстро были разбиты и запросили пощады.

Банду разгромили полностью. Казаки деловито прикончили пленных, но батьки Чижа среди них не оказалось – в суматохе боя он успел сбежать, прихватив нескольких товарищей. Казачий отряд собирался на соединение с отрядом Говоркова, и путь его лежал мимо села Большие Раздоры, так что Саенко, прознав про это, выпросился у Бориса проведать куму и заодно посмотреть, как там Варя, а если может ехать, то привезти ее в отряд Говоркова и определить в обоз, потому что по всему выходило, что скоро тронется отряд в Ценск. Бандитов в этих краях немного утихомирили, армия батьки Махно рассредоточилась, чтобы вновь объявиться где-нибудь совершенно в другом месте. К тому же стало известно, что махновцы предприняли штурм самого Ценска и чуть было в этом не преуспели, поэтому командование решило вернуть отряд генерала Говоркова в Ценск.

Вечерело. Борис накормил Ахилла, расседлал, протер спину соломой и дал поваляться, а после решил съездить в имение княгини Задунайской – в ту самую Дубовую Рощу, где ждал его старик Борисоглебский. Он не забыл данное управляющему слово заехать при первой же возможности и взять картину Мантеньи, чтобы передать ее самой княгине. Он справился по карте – до имения было прямиком по степи верст восемь. Он вполне успеет обернуться, да еще время на сон останется.

Ночь была холодная и ясная. В этом году вообще была ранняя холодная осень. Конец октября, а ночами подмораживало. Борис ехал не спеша, предоставляя Ахиллу самому отыскивать дорогу. Было светло от звезд. От мерного покачивания Борис начал было задремывать, как вдруг вдалеке послышались выстрелы. Борис встряхнулся, сжал коленями бока лошади, и Ахилл полетел как птица.

Вот и экономия. Каменная ограда кое-где обвалилась. Просто удивительно, как быстро все приходит в запустение без хозяев. Борис не стал искать ворота, а перепрыгнул через ограду. Ахилл прекрасно взял препятствие, он вообще окреп благодаря правильному уходу и питанию. Они тихонько ехали по заросшим дорожкам бывшего господского сада. Слева осталось помещение оранжереи. Лунные блики отражались в разбитых стеклах. Ничто не нарушало сонную тишину. Борис подъехал к бывшей парадной двери и тут неприятно удивился. Дверь, и раньше порубленная топором, но укрепленная простыми досками, теперь была распахнута настежь. Неприятное предчувствие шевельнулось в глубине души. Он спешился, отвел Ахилла в густую тень, что отбрасывал дом, и велел ждать. Он не сомневался, что умное животное никуда не убежит. Затем он крадучись поднялся на крыльцо и ступил внутрь.

На первый взгляд ничего не изменилось в доме с тех пор, как был он тут с Саенко. Все так же в большой зале находился разрубленный топором рояль, мелких предметов мебели не было вовсе, а из крупных – ни одного целого. Валялись книги из огромной некогда библиотеки, у всех портретов были выколоты глаза. Пыль, грязь и запустение царили в некогда прекрасном доме. Но где же старик управляющий? Распахнутая настежь дверь наводила Бориса на нехорошие мысли. Однако звать Борисоглебского он не стал, а наоборот, старался ступать еще тише, что было весьма затруднительно, учитывая хрустевшие под ногами битые стекла и обломки мебели.

Борис поднялся по лестнице и увидел валявшийся на мраморных ступенях труп довольно-таки молодого мужика в обрезанной шинели. Лужа крови натекла из раны в животе. Глядя на не успевшую свернуться кровь, Борис понял, что выстрелы, которые он слышал, подъезжая, и были теми, что убили бандита. Борис вспомнил, что у Борисоглебского он видел бандитский обрез – оружие, стреляющее недалеко и не метко, зато раны от него страшные. Он прислушался – в доме стояла гулкая тишина. Где же старик?