Волчья стая

Все кинулись к кабине, опережая друг друга, вопя от избытка чувств. Мешая друг другу, не без труда выволокли из тесной кабины огромный алюминиевый бидон, литров на полсотни – Вадим видел как-то по телевизору именно такие, в них образцово-показательные доярки сливали молоко. Здесь, разумеется, молоком и не пахло, во фляге плескалась жидкость, цветом и запахом крайне напоминавшая какао.

– Какаовая, – блаженно принюхался Иисус. – Это вам не с куриным пометом, как в Парнухе… Взяли, мужики!

Они с Худым подхватили флягу за ручки и поволокли к избе, откуда как раз отъезжал «уазик». Вася орал вслед:

– Грузовик-то вытащим?

– До завтра постоит, – отмахнулся Мухомор. – Вадик, чего встал? Пошли «какаву» пить, как аристократы!

– Эй! – истошным голосом завопили сзади. – Эй, погодите, идолы тувинские!

Их гигантскими прыжками нагонял тот самый доморощенный чабан – полы брезентового плаща развевались, в руке мужичонка держал совершенно бесполезный теперь кнут, забыв о нем.

– Ага, – осклабился Мухомор. – Сработало…

Подбежав, пастух сгоряча продолжал в том же духе:

– Вы, идолы тувинские…

Славик моментально выдвинулся вперед, занес колун:

– Я тебе! Господ геофизиков сравнивать с языческими идолами? Пополам перелобаню, труженик пастушьего фронта!

– Ты, в самом деле, поосторожнее, – невозмутимо бросил Иисус. – Не с бичевней общаешься, можно и по рогам схлопотать… Мало ты у Максимыча через плетень летал?

– Мужики! – плачущим голосом воззвал мужичонка. – Ну ладно вам, что вы, как эти! Там ваша собачка овцу задавила, налетела, как дикий зверь, завалила и придушила моментом… Мне ж хозяева бошку отвинтят! Что ж теперь делать-то?

– Так бы сразу и сказал, – поморщился Мухомор. – Во-он, «уазик» стоит. Сходи к начальнику отряда, поплачь. Если хорошенько попросишь, заплатит. Только овечку, чур, забираем, коли деньги плочены…

Славик матерно подкрепил его вердикт, многозначительно покачивая топором с видом опытного палача. Чабан, затравленно шарахнувшись, обежал их по широкой дуге и помчался к указанной избушке.

– Ага! – захохотал Славик. – Вы что, Боя пускали?

– Да отвязался, – ханжески воздел глаза к небу Мухомор. – И глазом моргнуть не успели, как смылся…

– Значит, будем с шашлычком, – безмятежно заключил Славик, отбросил колун. – Ладно, я ему завтра ограду дорублю, куда он, на хрен, денется… Пошли «какаву» пить…

…Аристократическая «какава» по своему убойному действию напоминала молодое вино, которое Вадиму довелось не раз пробовать в Молдавии. От какао она ничем не отличалась и вкусом, сама лилась в глотку, но вскоре при относительно ясном сознании руки-ноги отказывались повиноваться, а там наступал черед мозгов. Правда, этот момент настал довольно поздно – и Вадим общался с новыми знакомыми довольно долго. Его очередным пристанищем оказалась небольшая избушка, где половину единственной комнаты занимали огромные нары с аккуратным рядком спальников, а кроме нар имелись лишь бесполезная печь и самодельный столик. На нарах и расположились, сдвинув в угол уснувшую в спальном мешке полуголую белобрысую девицу, здешнюю знаменитость Томку, и положив к ней под бочок столь же бесчувственного субъекта, худого, как жердь и бритого наголо, в энцефалитке, но без штанов.

– Картина ясная, – сделал вывод Мухомор. – Михалыч Томку отпежил, из спальника он еще вылез, а вот штаны надеть уже не сподобился, укатали сивку крутые горки… Разбудить, что ли?

– Сам разбудится, как брагу учует, – фыркнул Славик. – Все равно сейчас кататься начнет.

– Это точно, – кивнул Мухомор, пояснил Вадиму. – Манера у человека такая – когда вырубится, начинает по нарам кататься. Может, снится, что он трактор, кто его знает… В Парнухе вот так же взялся кататься, когда никого в хате не было, а Васька на нарах пилу забыл. Михалыч по ней лысиной и прошелся. Мы потом заходим – мамочки! Все спальники в кровище, смотреть жутко, а он дрыхнет себе. Паша вбил в голову, что это мы Михалыча били, так до сих пор и не верит, что он сам…

– Поговори, – довольно внятно отозвался Михалыч, не открывая глаз.

– А кто в Береше теленка трахал? Наливайте… Где моя большая кружка?