Мне хотелось показать всем свою невыносимость, чтобы от меня отказались и вернули обратно. Но страх мешал, он сковывал меня, вынуждал сидеть молча.
Прежде мне никогда не приходилось пить алкоголь, только пробовать на язык. Как-то в далёком детстве мне было интересно, что за жидкость родители хранят в погребе, и я взяла её, чтобы попробовать; мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.
Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко.
«Сегодня как раз такой день», — с грустной иронией отметила я.
— Заешь мясом, — снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.
На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня, в конце концов, оставят в покое.
Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Запясье затекло, налилось кровью.
Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.
Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал:
— Охотиться будете завтра, девочка не в состоянии.
Я поняла, что он имел в виду меня.
— Ясно, — ответил Дилан, и я почувствовала его раздражение, как будто из-за меня его лишили чего-то важного.
За деревней послышался протяжный вой. Народ начал плясать вокруг костра. Часть гостей покинули застолье.
Моя рука вспотела. Я напряглась в ожидании неизвестного.
— Нам пора, — произнёс голос у меня над ухом.
Я встала и меня пошатнуло. Никто нас не провожал. Маму я уже не могла найти взглядом. Мы погрузились в темноту.
— Куда мы идём? — спросила я
— Увидишь, — бросили мне.
Я перестала чувствовать руку, ноги плелись еле-еле. Шли мы долго. Мне было не по себе оттого, что меня ведут в какую-то глушь. А вдруг на нас нападут дикие звери? Вой, что я слышала, точно был не собачьим…
Наконец, показалась какая-то изба со светящимися окнами. Мы вошли в неё.
Древняя бабушка встретила нас в светлице.
— Я ждала вас к утру. Проходите, чай у меня уже заварен, всё готово.
— Спасибо, баба Поля, отведи её в баню и помой.
Старушка взяла нож и разрезала верёвку, связывавшую наши запястья. Руки слиплись.
— Крепко взялись, это хороший знак, — улыбнулась она беззубым ртом.
В бане мне пришлось раздеться донага; бабушка Полина тёрла меня какой-то пахучей мочалкой из трав и что-то невнятно приговаривала. Затем она перевязала мне руку, помазала чем-то рану и ссадины и, наконец, отпустила.
Меня отвели в спальню, заставили выпить какой-то травяной чай и оставили одну. Усталость навалилась на меня, захотелось спать: видимо, в чай что-то подсыпали. Стало так хорошо и спокойно, страхи ушли, ссадины перестали болеть. Кровать была настолько мягкая, что я буквально провалилась в неё. Бельё приятно пахло. Я начала засыпать.
Звук открывающейся двери заставил меня вздрогнуть. Я притворилась, что уже сплю.
Шаги направились в мою сторону. Человек сел на кровать. Последнее, что я помню — это приятные прикосновения к моим волосам.
Я проснулась от солнечных лучей. В комнате никого больше не было. Первым делом я ощупала одежду на себе: всё на месте, а значит, никто не делал со мной…
За окном ярким пятном разлился луг. Судя по свету, времени было уже около полудня. Сидеть целый день в комнате было бы совсем глупо и трусливо, поэтому пришлось выйти. В светлице суетилась бабушка Полина.
— Доброе утро, — сказала я, потому что невежливо было бы просто взять и сесть за стол.
— Как спалось? — безо всякого интереса спросила бабушка.
— Спасибо, хорошо.
— Твой завтрак. Дилан ушел в лес рано утром, скоро вернётся.
— Спасибо.
Я съела всё, что мне дали, решила сама вымыть посуду в бане, но застала там Дилана. Охнула, попыталась убежать, но он остановил меня.
— Подойди, — позвал он. — Что у меня со спиной?
Он был абсолютно голый. Мне до дрожи в коленях не хотелось смотреть на гениталии полузнакомого мужика. Хоть бы прикрылся…
Дилан повернулся ко мне спиной. На его лопатке я увидела небольшой, около пяти сантиметров, но довольно глубокий порез.
— Сходи к бабушке, возьми бинты, иглу, спирт, свечку и нитки, — скомандовал он.
Я сделала, как он сказал.
— Шей.
— Мне ни разу не приходилось… — испугалась я.
— Твоя мать сказала, что ты хочешь стать врачом, — блеснул он знаниями относительно меня. — Шей.
И снова я подчинилась. Это оказалось не так уж и сложно. Закончив с зашиванием раны и мытьём посуды, я вышла во двор и обнаружила мертвого кабана с перерезанной глоткой.