– Ты была в охотничьей деревне?
– Да, я жила там. Ты очень многого не знаешь… Впервые я попала туда, когда мать сделала мне укол.
Дилан схватился за голову и долго молчал.
– Мне нужна была информация о том, как уничтожить проход в Верхний Волчок, – оправдывалась я.
Молчание…
– Нужно взорвать Волчью гору…
– Почему ты не сказала мне обо всём ещё тогда? – едва сдерживаясь, спросил Дилан.
– Думала, как лучше поступить. Мне надо было попасть туда ещё раз, чтобы оценить, насколько они опасны для нас и что замышляют.
– Ты понимаешь, что тебя там могли просто убить, как ту женщину?
– Нет, не могли, я была там, как своя. Мне удалось втереться им в доверие, – лукавила я. – Но это ещё не всё. Когда они её убивали, я превратилась. Меня поймали и увезли из деревни, я очнулась в тюремной камере, в наручниках. Они пытались меня убить, думали, что в большом мире я не превращусь, – Дилан по-прежнему не поднимал на меня головы и молчал. – Я убила и сожгла всех, кроме главного, он ушёл до того, как я порвала наручники.
Он внимательно посмотрел на меня, как бы пытаясь преодолеть несоответствие между моей внешностью и тем, что он узнал.
– Диана, пообещай мне, что ты больше никогда не будешь соваться туда и убивать людей.
– Не могу. Природа создала меня для этого, когда отношения между охотниками и нами стали напряженными. Я такая, потому что есть война.
– Это не твоя война! – повысил голос он.
– Ты когда-нибудь убивал людей?
– Нет, ни разу.
– Дилан, я не знаю, как теперь жить с этим… или без этого. На самом деле, когда крови становится слишком много, она перестаёт пугать тебя, ты начинаешь ловить кайф. Это как в трешевых комедиях, где люди рубят друг друга без разбору. Я помню каждую секунду, каждое своё движение, помню, как они кричали, как пытались добраться до ящика, где лежал ключ от двери…
– Хватит, я не хочу этого слышать!
Зазвонил его мобильный.
– Да. Привет, отец… Да, я доделал и отправил проект американцам сегодня ночью, утром они прислали подтверждение, – ответил Дилан усталым голосом. – Придётся лететь тебе… Нет, я не могу, меня выпишут только через две недели… Нет, я против того, чтобы ты отправил Петра, если ты отказываешься, то у меня есть человек, который знает проект… Под мою ответственность… Отец, мне нужно, чтобы Диана свободно могла вернуться домой и никто не угрожал ей, – голос в трубке сменил тон, на руке, которой Дилан держал трубку, вздулись вены. – Это моё личное дело. Ты сделаешь то, о чём я прошу тебя?.. Ясно, – он отключил разговор и снова посмотрел на меня. – Некоторое время ты поживёшь на съёмной квартире.
– Твой отец ненавидит меня.
– Нам предстоит ещё многое исправить. Пойдём, побудешь в моей палате, пока я на приёме врача.
Он слегка опирался на трость, сказал, что головокружения ещё не прекратились. Одна его рука лежала на моём плече, шли мы довольно медленно.
– Я просила мать позвонить тебе, узнать, как ты.
– Я позвонил ей первый, когда пришёл в себя, сказал, что лежу здесь, думал, ты появишься гораздо раньше.
– Не получилось…
Медсестра на КПП приняла меня за сестру Дилана, потом извинилась, узнав, что я его жена. Пришлось показывать паспорт и договариваться, чтобы меня пропустили к нему в палату в неприёмные часы.
Это была платная палата, рассчитанная на три койкоместа, но Дилан лежал в ней один, там даже был душ, стол, микроволновка, мини-холодильник и электрический чайник. Настоящий хостел, только в больнице.
Он лёг отдохнуть на пару минут, я села рядом. Мне хотелось сказать ему что-то ласковое, приятное, лечь рядом, но страх останавливал меня.
– Диана, где твои кольца? – спросил он.
– Я положила их в карман твоего пиджака, чтоб не потерять, – снова накатило волнение.
Пожалуй, это был как раз тот момент, когда надо сказать нечто важное. Я прислонила его ладонь к своей щеке и, наконец, решилась:
– Дилан, прости меня… Больше всего я ненавижу себя за то, что от моих поступков страдаешь ты. Прости.
– Да брось ты, это был несчастный случай.
– Иногда мне кажется, что чем дальше я от тебя, тем лучше.
– Сколько уже на твоём счету?
Вопрос прозвучал спонтанно. Я не сразу поняла, что именно Дилан имел в виду. Он не стал повторяться, но по его взгляду я догадалась.
– Семнадцать, – неуверенно ответила я.
– На один меньше, чем тебе лет.
Он прикусил губу и отвернулся.
В дверь постучали.
– Дилан Владимирович, вас уже ждут.
– Да, иду, – и обратился ко мне. – Дождись меня. В тумбочке есть фрукты, поешь.
Время замедлилось. Я приняла душ, позавтракали и села обрабатывать раны на ступнях: ходить было больно, порванные мозоли снова загноились, пришлось перевязать бинтами. В зеркале над тумбочкой я увидела отражение маленькой девочки с глазами убийцы. Черты лица начали меняться, или мне это просто показалось…
– На твоём лице всё написано, – сказало мне отражение и криво улыбнулось. – Сколько людей ещё будет убито? Во что ты превратишься после всего этого и как будешь жить? Впрочем… они этого заслужили, и я бы убила их ещё и ещё раз. Теперь ты – это я, привыкай, – и отражение игриво подмигнуло мне.