Волчья свадьба

Тогда, во время их первой короткой встречи, Алина показалась ему порядочной стервой. Ему так и не удалось задать ей ни одного вопроса по существу дела. Глупо было надеяться, что вторая встреча будет более продуктивной, но как бы то ни было, а попытаться поговорить с ней еще раз Борис был просто обязан.

Как они и договорились по телефону, Петрухин прибыл к особняку, высящемуся у волжской набережной, ровно к семи. Молчаливый охранник у кованых ворот не стал спрашивать его имени и тем более заглядывать в документы. Скорее всего, его заранее предупредили о появлении гостя, поэтому он дал возможность Борису беспрепятственно войти во двор, жестом указав направление.

Петрухин с тяжелым сердцем переступил порог дома, заранее ожидая увидеть брезгливо-презрительную гримасу своей собеседницы, но, к его удивлению, ничего подобного не обнаружил. Алина выглядела как женщина, пережившая личную трагедию. Она все еще была в трауре, а в ее голосе ощущался легкий налет печали. Борису стало даже неловко от того, что он так легко записал ее в стервы. Кем бы ни был Хухминский для остальных, а для нее он являлся родным отцом, близким человеком, и теперь она этого человека потеряла.

Пригласив Бориса за столик с кофе и тем, что к нему обычно прилагается, Алина села напротив и с вежливой улыбкой поинтересовалась:

– Борис Витальевич… Я правильно вас назвала? Вы на меня в прошлый раз не обиделись?

– Для опера это слишком большая роскошь, – улыбнулся в ответ Петрухин. – Свою работу я должен делать независимо от обстоятельств, поэтому эмоции тут совершенно неуместны.

– Ну хорошо, вы можете задавать свои вопросы, которые, возможно, планировали задать прошлый раз в «Аттике», – кивнула Алина. – Я очень бы хотела помочь найти убийц отца, хотя даже не представляю, чем могу быть вам полезна. Господи, только вчера его похоронили, а кажется, что прошло уже сто лет…

– Начну с традиционного. Что вы сами думаете о случившемся? – начал беседу Борис и тут же добавил: – Кстати, в прошлый раз вы мне на этот вопрос так и не ответили.

– Для меня самой это неразрешимая загадка, – Алина чуть развела руками. – Я до сих пор не знаю, как воспринимать его гибель. Что это – несчастный случай или убийство? Единственное, я уверена, – это не было суицидом. Он слишком любил жизнь во всех ее проявлениях…

«А больше всего он любил женщин, вернее, издеваться над ними», – едва не вырвалось у Бориса, но он, щадя чувства дочери, для которой Хухминский в любом случае оставался отцом, сказал совсем другое:

– С этим я полностью согласен. Он не был похож на человека, который решил свести счеты с жизнью. К тому же есть все основания полагать, что это убийство. Но кому, на ваш взгляд, была выгодна его смерть? Кто, по-вашему, мог бы считаться его непримиримым врагом?

– Вообще-то таких, представьте себе, не так уж и мало… – Алина отставила кофе и достала сигарету. Закурив, она откинулась в кресле и некоторое время о чем-то думала.

– Разумеется, в открытую назваться его врагом никто не рискнул бы, но реально такие были и есть, – наконец снова заговорила она. – Вы слышали о Пластилине? Это глава конкурирующего холдинга из соседнего региона. Он давно прорывался на здешний рынок, но отец быстро отбил у него аппетит. И вот с тех пор Пластилин… Кстати, все, кому с ним доводилось сталкиваться, сознательно ставят в его фамилии ударение на последнюю «и», чтобы подчеркнуть неприязнь к этому малоприятному типу. Так вот, с тех пор он люто ненавидел отца и готов был на любые действия, лишь бы отомстить.

– Скажите, Алина, а кем был отец для вас? Просто отцом или главным наставником, образцом человека, который смог найти свое место в жизни?

– Разумеется, и наставником, и образцом… – чему-то чуть заметно улыбнувшись, согласилась та.

* * *

…Лет семнадцать назад в окрестностях Залесска частенько можно было видеть новенькую зеленую «Ниву», за рулем которой лихо восседала худенькая девочка. Уверенно крутя баранку, юная амазонка ухарски выписывала виражи под одобрительные комментарии своего отца. Тот сидел рядом и лишь иногда помогал вырулить в тех местах, где силенок девочке явно не хватало. Они ездили по дорогам и бездорожью, полевым проселкам и топким низинам, через лесные чащобы и по косогорам.

Но гонка, в том числе и по пересеченной местности, в тех поездках была не главной целью. «Гоночный экстрим» являлся своего рода «разогревом». Накатавшись до ряби в глазах, папа с дочкой останавливались где-нибудь в безлюдном месте. Отец с таинственным видом доставал откуда-то из-под сиденья многозарядный спортивный пистолет, и Алина под его руководством начинала стрелять по развешанным на деревьях листам бумаги с нарисованными на них черными кружочками. Сначала это у нее получалось очень плохо. Пистолет, хоть и был малокалиберным, в ее руке дергался и подпрыгивал, из-за чего пули улетали невесть куда. Отец смеялся и говорил, что они «пошли за молоком».