Волчья тень

В последнюю неделю перед выставкой все сбились с ног. Сто одно дело, о которых никто не подумал, и все надо было успеть в последний момент. И в довершение всех несчастий один холст у Джилли остался незаконченным до вечера пятницы, и она никак не могла выбросить его из головы.

Он был на подрамнике, еще без названия, покрытый одноцветной грунтовкой, с грубо намеченными контурами. Цвета никак не давались ей. Джилли знала, чего хочет, но стоило подойти к холсту, в голове становилось пусто. Будто забыла все, чему ее учили. Ночью внутренняя сущность картины возникала перед ней, как призрак, но улетучивалась с рассветом, забывалась, как мимолетный сон. Ее изгонял проснувшийся внешний мир. Стук в дверь. Телефонный звонок.

Выставка открывалась ровно через семь дней.

Малышке Энни исполнилось почти две недели. Это был счастливый спокойный младенец из тех, которые никогда не плачут, а только курлычут что-то про себя. Сама Энни была на грани нервного срыва.

– Я боюсь, – сказала она Джилли, зайдя в тот вечер к ней на чердачок. – Слишком все хорошо. Я этого не заслужила.

Они сидели за кухонным столом, пристроив малышку на кровати между двумя подушками. Энни не сиделось на месте. Она взяла карандаш и принялась черкать что-то на листках бумаги.

– Не говори так, – сказала Джилли. – И даже не думай.

– Но это же правда. Погляди на меня. Я не такая, как вы с Софи. Не такая, как Ангел. Что я могу дать своему ребенку? Что она увидит, глядя на меня?

– Добрую любящую маму.

Энни покачала головой:

– Я вовсе не такая. У меня в голове все смешалось. Каждый день с утра до вечера я будто сквозь паутину продираюсь.

– Давай запишем тебя к врачу?

– Давай, к мозгоправу, – уныло кивнула Энни и сердито взглянула на свои каракули. – Ты погляди, какое дерьмо!

Не дав Джилли взглянуть, она смела листки со стола, и они разлетелись по всей студии.

– О господи! – вскрикнула Энни, глядя на порхающие бумажки. – Извини, я не хотела!

Она вскочила, опередив Джилли, и собрала все в мусорное ведро под плитой. Долго стояла, держа их в руках и по одному сбрасывая в мусор.

– Энни?

Она повернулась навстречу подошедшей Джилли. Сияние материнства, оживлявшее ее лицо в последний месяц перед родами, погасло. Она снова была бледна, понура и казалась такой потерянной, что Джилли только и смогла обнять ее и молча прижать к себе.

– Прости, – выдохнула Энни ей в волосы, – не знаю, что со мной творится. Просто… я знаю, мне бы радоваться, а я все боюсь и ничего не понимаю. – Она кулачками потерла глаза. – Господи, послушал бы меня кто! Только и делаю, что жалуюсь на жизнь.

– Честно говоря, есть на что пожаловаться, – сказала Джилли.

– Да, но если вспомнить, что было, пока я тебя не встретила, я, можно сказать, в рай попала.

– Не хочешь переночевать сегодня у меня? – предложила Джилли.

Энни высвободилась из ее объятий.

– Если можно… если ты не против…

– Совершенно не против.

– Спасибо.

Энни оглянулась на кровать. Ее взгляд упал на настенные часы.

– Опаздываешь на работу, – сказала она.

– Ничего страшного. Думаю, я сегодня возьму отгул.

Энни покачала головой:

– Нет, иди. Ты же сама говорила, что в пятницу работы выше головы.

Джилли до сих пор работала по вечерам в кафе Кэтрин на Баттерсфилд-роуд. Она легко представляла себе, что скажет Венди, услышав, что она приболела. Во всем городе не найдется кому ее подменить, и, значит, Венди придется обслуживать все столики в одиночку.

– Ты уверена? – спросила Джилли.

– Со мной все в порядке, – сказала Энни. – Честно.

Она подошла к кровати, взяла малышку, нежно побаюкала ее на руках.

– Только посмотри, – тихонько шепнула она, скорее сама себе. – Трудно поверить, что такая красота родилась от меня. – Не дав Джилли заговорить, она повернулась к ней. – Это тоже волшебство, да?

– Может быть, самое большое из доступных нам чудес, – отозвалась Джилли.

12

«И это называется любовь?» Клодия Федер. Масло. Студия «Старый рынок», Ньюфорд, 1990 г.

Толстый мужчина сидит на кровати в дешевом гостиничном номере. Он снимает рубашку. В приоткрытую дверь туалета видна тоненькая девочка в лифчике и трусиках, сидящая на унитазе со шприцем в руках.

На вид ей около четырнадцати лет.

«Я просто смотрю вокруг внимательно», – говорила я ей. Должно быть, потому-то, закончив смену и вернувшись на чердачок, я не застала Энни. Такая я внимательная. Малышка лежала на кровати между двумя подушками, а на кухонном столе я увидела записку: