Волчья тень

Сколько на свете сказок! Помнится, профессор объяснял мне, как необходимо людям пересказывать себя, чтобы преодолеть свои страхи. Мы говорили тогда о том, как связаны сказки с Миром Как Он Есть, со Здесь и Сейчас, в которых нам приходится жить. Мы были втроем: Кристи, профессор и я. Сидели в старомодной гостиной, переоборудованной профессором под кабинет. Людям, никогда не читавшим сказок, говорил профессор, труднее справляться с жизнью, чем тем, кто читал. У них нет того опыта странствий по дремучим лесам, встреч с незнакомцами, которые отвечают на доброту добротой, нет знаний, которые приобретаются в обществе Ослиной Шкуры, Кота в сапогах и Стойкого оловянного солдатика. Я говорю не о прямом нравоучении, а о более тонких уроках. О тех, что просачиваются в подсознание и создают нравственный облик и человеческую структуру. О тех, что учат побеждать и доверять. А может быть, даже любить.

Людям, не получившим этих уроков, приходится пересказывать себя во взрослой жизни.

Может быть, это со мной и происходит. Хоть в детстве я сказки читала без устали и потом всю жизнь перечитывала, но все равно, может быть, и меня надо пересказать. Потому что и в моей жизни чего-то недостает. Я и без Джо это знаю. И всегда знала.

Я Девочка-Луковка, как в той песенке, которую поет Холли Коул. И больше всего я боюсь, что, если снимать слой за слоем, от меня просто ничего не останется. И всем станет ясно, что я такое на самом деле. Сломанная Девочка. Пустышка.

Может быть, сказки наполнят меня.

Так вот.

Однажды давным-давно…

Я снова пробую шевельнуть правой рукой.

Я не представляю себе жизни, в которой не смогу рисовать и писать красками.

Однажды давным-давно…

Я попала в сказку, где девочку сбила машина, и она лежит в реанимации, ожидая смерти. Или, в самом крайнем случае, жизни, в которой не будет ничего привычного, все навсегда изменится.

Не уверена, что мне хочется знать, чем закончится эта сказка.

Однажды давным-давно…

Рэйлин

Тисон, лето 1969-го

Рози Миллер была у меня вроде как лучшая подруга, вот я и держалась за нее. То есть с ней и в беду влипнешь, но она же и выкарабкаться поможет, и ничего тут не поделаешь. Она гуляет по-настоящему и не из самых толковых в нашем свинарнике, зато у нее душа есть. По крайней мере, за меня она всегда заступалась.

Как на той вечеринке, что мы затеяли на задворках у Сазерлендов. Мы тогда еще школу не окончили и собрались всей компанией от пятнадцати до двадцати. Я всегда была маленькой, но, где надо, очень даже большой, а что до Рози, ну найдите в словаре слово «статная» и узнаете, как она выглядела.

Мальчишки за нами бегали, но я никогда не выставлялась, как она. В те времена старший братец Дэл шкуру с меня спустил бы, если бы прослышал, что я водилась не с тем, с кем надо. Он вечно твердил, что мне надо себя беречь для правильного парня, и мы оба знали, кто такой этот «правильный». Парни, с которыми я встречалась, не возражали. Я руками хорошо работала, и Рози всегда была к услугам моих ухажеров, если ее скисал, а они у нее быстро скисали.

Рози была такой с тех самых пор, как мы вступили в пубертатный возраст. «Девушке в жизни нужны три вещи, – втолковывала она мне, – мужчины, деньги и веселье. Подумай об этом, Рэйлин, – сказала она мне в тот год, когда мы могли бы поступить в колледж, если б у нас были подходящие отметки, желание или деньги. – Без мужчин какое веселье, и без зелени повеселиться будет не на что, верно? Ну, скажем, я фигуристая, могу в любую минуту подхватить парнишку с задворок, пьяного в дым и мечтающего попрыгать под музыку. Но если хочешь красивой жизни – чтоб духи, камешки, настоящие вечерние платья, – ищи старого кобеля с толстым кошельком. Простейшая экономика, поняла?»

Но тогда мы еще встречались со старшеклассниками и ребятами, которых вышибли из школы. На богатство мы смотрели по телевизору, а в нашей части Тисона богатые не водились, так что капризничать не приходилось. Мы были «белая шваль» – коротко и ясно. Хочу сказать, мы-то не считали себя белой швалью, но от этого ничего не менялось.

Понимаете, мы жили не только не на той стороне шоссе, на какой надо, но еще и за Шатаем, за Стоксвилем – некоторые олухи до сих пор называют его Ниггертауном, – в том глухом конце Тисона, который городские жители прозвали Козлиным Раем. Наши картонные халупы запросто могли рухнуть от ветерка посильнее, если бы не сгорели раньше от случайного окурка, а вместо водопровода были колонки с ручным насосом, и удобства на заднем дворе. Телефоны у нас были, и свет тоже, когда его не отключали за неуплату, а вот канализация и водопровод кончались за три квартала от нас.

Спрашиваете: зачем же мы там жили? А с чего вы взяли, что у нас был выбор?