Волчья верность

Тогда она отправилась бы на Айнодор сразу, прямо из Рогера. И никто бы не погиб. И Тир отступился бы. Даже он – отступился бы. Даже ему не по силам проникнуть на эльфийский остров: здесь он был бы виден, как грязное пятно на белом платье. Грязь. Да, именно так относились к нему эльфы. Просто грязь.

Катрин было обидно: ее сын был сыном Тира, ее Гуго, он не мог быть грязным. И Тир… убийца, демон, чудовище – да. Но не только. Иначе Катрин не полюбила бы его. И эльфы не правы, относясь к нему с брезгливым пренебрежением. Впрочем, это там, дома, в Вальдене Тир был героем, живой легендой, небесным рыцарем, чья демоническая природа в глазах большинства людей, даже в глазах христиан, только добавляла ему благородства. А здесь, на Айнодоре, все, что он делал, рассматривалось лишь как все новые и новые убийства.

И, наверное, эльфы были правы.

Наверное? Наверняка.

– Грязь или нет – не знаю, – высокомерно сказала Светлая Госпожа Хелед, – но мои пилоты учатся по его книгам и фильмам, и за все это Айнодор платит Лонгви приличные деньги. Впрочем, священникам виднее.

В порту Айнати Катрин прожила всего неделю. А потом Светлая Госпожа Хелед прислала за ней шлиссдарк с распоряжением доставить Катрин Зельц и Гуго фон Рауба в столицу. Катрин Зельц и Гуго фон Рауба – именно так было сказано в приказе. У Катрин заледенели руки, а сердце сжалось так, что превратилось в камешек. Но ее увозили в глубь эльфийской земли, подальше от границы, а значит, подальше от Тира. К тому же ей все равно некуда было деваться. И ведь… ей же обещали! Ей обещали, что на Айнодоре она будет в безопасности. И Гуго – тоже.

Гуго фон Рауб…

«Господи, – молилась Катрин, – спаси хоть младенца, неужели он виноват в том, кто его отец?»

Она боялась Светлой Госпожи, не понимала ее. И даже не пыталась понять – Хелед и эльфы-то не всегда понимали. Зато ее уважали и любили. Катрин ее тоже уважала, но предпочла бы держаться от правительницы Айнодора как можно дальше. Хелед, однако, держала ее при себе, прямо во дворце, и хотя Катрин не возбранялось гулять по столице или, если заблагорассудится, по всему Айнодору, надолго покинуть свои роскошные покои она не могла.

А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А еще всем известно было, что ее сын Хеледнар поклялся уничтожить ее первого мужа – барона де Лонгви – за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежит барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст ее Тиру, понимала, что боится напрасно, и все равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые, пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.

– Да и убивал-то твой парень только людей, так ведь? В чем же проблема? Эльфы тоже людей убивают. Ах, да кто их не убивает, скажи на милость?

Нет, Катрин не понимала Светлой Госпожи.

Чем же так привязал мою бедную душу,
Что иду за тобой, этой песне послушна,
Тихой флейте перечить не в силах?
Может, ты Крысолов?
Но любовь – не улов,
И, поверь мне, насильно нет милых.

– Стишки? – прохладно поинтересовалась госпожа Хелед, поймав выскользнувший из книги листок бумаги. – Твои?

– Отдайте!

Катрин разозлилась на себя. Писать стихи в состоянии душевного разлада – это естественно, но забывать их в книгах – очень глупо. Тир посмеялся бы над ней.

Хелед, пожав плечами, протянула Катрин исчерканный листок.

– Он действительно такой?

– Какой? – насторожилась Катрин.

– Как в твоих стихах.

Чем же так привязал золотые рассветы,
Все снега февраля и застенчивость лета,
Чтобы вечность исчезнуть не смела?
Может, ты Крысолов?
Но твой образ из снов –
Только хрупкая мертвенность мела.

– Ты не дописала. Хочешь, подскажу концовку?

– Да! – вырвалось у Катрин.

Да, ей очень нужно было, чтобы кто-нибудь, кто понимает ее хоть немного, сказал ей, чем заканчиваются ее стихи.

Хелед ненадолго задумалась. И кивнула:

– Вот. Слушай.

Чем же так привязал мою горькую память,
Что сгорает она, словно яркое пламя?
Но тебе я ее уступаю.
Знаю, ты Крысолов,
И покорно, без слов,
Я за сказочной флейтой ступаю[3]

.

– Светлая Госпожа… – Катрин крутила в пальцах бумажный листок. Спросить было неловко. И страшно. Не спросить – невозможно. – Хелед… – Она вздохнула и будто шагнула в пропасть: – Хелед, если он зовет вас, что мешает вам к нему вернуться?