волчья жизнь, волчь законы...

Немоляев всё больше видел, что сержант Ржавин не разделяет большинства его мыслей, и потому дальнейший разговор с ним офицера стал тяготить. Он вышел из дежурки, проверил службу дневальных, сходил в туалет, покурил и вернулся назад.

Сержант Ржавин сидел опять за газетой, разгадывал кроссворд.

Немоляев не стал возобновлять беседу. Он достал из портфеля свежий номер газеты «Завтра» и принялся ее читать. Но чтение упорно не шло. Текст не усваивался. Сознание невольно обращалось к предыдущему разговору. «Служи, дурачок, получишь – значок», – вспоминал он слова сержанта и поражался, каким коренным образом изменился русский национальный характер современного человека.

Немоляев считал, что малороссы – это одна из трёх ветвей единого русского народа. Ветвь подарившего мировой литературе великого Гоголя. А «украинец» – не национальность, а болезнь особого политико-психологического свойства, – когда сознание некогда русского человека под воздействием мощнейшей идеологической обработки тотально трансформировалось.

«Украинцы – это потомки укров. Фаддей Чацкий. Концепция истории Михаила Грушевского», – вспоминал он слова сержанта. – Да, похоже австрияки недаром платили Грушевскому зарплату. Результаты его деятельности налицо. Подрывник. Предатель!» – с ненавистью думал он о Грушевском.

Немоляев знал о том, что к украинизации малороссийской ветви русского народа немалую роль приложило Кирилло-Мефодиевское братство, «товариство имени Шевченка», социалистическая деятельность Драгоманова. Позже эстафету украинизации перехватил митрополит Андрей Шептицкий, раскинувший в Галиции целую сеть шпионов и активно сотрудничавший во время Первой Мировой войны с германской разведкой.

Глава 26

Первыми уволили сержанта Ржавин и рядового Рудого. Черненку присвоили очередное воинское звание «старший сержант», а Рудому дали «младшего». Наградив их почетными грамотами, их увольняли в одни день с младшим сержантом Сагаловым, каптёрщиком 2 ТР.

В столовой они сели за отдельный стол. Поев, не уходили, дожидались всю роту.

Куриленко с Кимом, покончив с обедом, отнесли свои подносы и поставили на стол «дембелям», оставив себе только ложки. Это же сделали все остальные. В том числе и «гуси».

Старший сержант Ржавин и младший сержант Рудый, сложив на подносы грязную посуду, подняли и с трудом понесли.

В этот момент все остальные солдаты роты, сидя на своих местах, дружно колотили ложками по столам. Это была неписанная армейская традиция. Так солдаты провожали домой своих товарищей.

Дробышев отчаянно молотил своей ложкой по краю стола, и сейчас он был искренне рад за своих старших товарищей. Странно, сейчас в эти мгновения, он словно позабыл всё то плохое, что сделал ему Ржавин.

В столовой стоял неимоверный грохот.

Ржавин и Рудый, поставив посуду в окно посудомойки, шли обратно с сияющими лицами.

Они были свободны. Теперь они были дембеля.

Случилось долгожданное. Полуторагодовалая, самая заветная солдатская мечта исполнилась.

–Дембель! Дем-бель! – выйдя из столовой, глядя на скупое ноябрьское солнце, Ржавин радостно воскликнул: – Рудый, кореш дорогой, иди сюда, дай я тебя обниму! Дем-бель, дем-бель! Самое сладкое слово на свете. Я свободен! Помнишь, как полтора года назад, по духане, мы писали с тобой в блокнотах… «Товарищ, верь, взойдёт она!

Звезда пленительного счастья!

Как на руинах самовластья…

Казармы рухнут, и свобода…

Нас встретит радостно у входа!

И на обломках КПП, писать мы будем – ДМБ!»

– Братва! – орал Ржавин знакомым солдатам из других подразделений. – Дем-бель! Дембель!

Он заражал всех своим восторгом, и даже незнакомые были рады за него.

Ржавин шёл по части и, не обращая внимания на офицеров и прапорщиков, громко пел:

Покидали чужие края….

Дембеля, дембеля, дембеля.

И куда не взгляни

В эти ноябрьские дни…

Всюду пьяные ходят они…

Вот позади родное КПП…

Не сидеть больше мне на «губе».

До свиданья, «кусок», мой окончился срок…

До перрона теперь марш-бросок!

На перроне подруга в слезах…

Тихо шепчет: «Останься, солдат!»

«Нет!» – ответит солдат:

«Пусть на ваших плечах

Будут руки лежать салажат!»

А колёса быстрее-быстрей.

Поезд мчит нас в родные края.

Всюду пьяные спят, песни громко орут,

Дембеля, дембеля, дембеля!

Открываю знакомую дверь.

Человек я гражданский теперь.

Буду пить и бухать!

Буду тёлок ласкать.

И о службе своей вспоминать!

Получив в финчасти отпускные – двадцать солдатских окладов, – дембеля «проставились» роте.

Ржавин зашёл в столовую, попрощаться с Любкой. Был конец рабочего дня, и она убиралась в хлеборезке.

– Ну, всё, Любка, уезжаю, – сказал он, взяв её за худенькие плечи.

Обхватив руками, Любка прижалась к его груди. У неё не было к нему любви. Но Ржавин ей нравился. И около полгода, когда он стал «дедом», между ними длилась связь. В любом случае женщины своих любовников не забывают.

– Напышешь мени?

– Напишу, красавица, напишу. Ты тут не сильно шали без меня.

– Дай я на тэбэ подывлюсь? – Любка тепло и влюблено глядела на него. Ржавин прочитал в её чёрных влюблённых глазах желание.