волчья жизнь, волчь законы...

Пилоты, управляя двукрылыми машинами, исполняли «штопор», делали «кобру», «бочку». Выстраивались в ромб, разделялись на пары и уходили в стороны. И Сергей, глядя на них, ощущал себя необычайно счастливым человеком. В это миг он понимал, что он, простой солдат, рядовой Украинской Армии, делает маленькое, но очень нужное общее дело. Он знал, что для них, русских и украинцев, эти самолёты не представляли никакой угрозы, но они же были страшной смертоносной силой для вражеских стран…

Глава 31

С отъездом командующего дивизия вернулась в обычный ритм жизни.

В казармах моментально ухудшился порядок, а в столовой – питание. Солдаты ходили грязные и хмурые. Офицеры и прапорщики частенько хмельные. Старшины воровали солдатское имущество, повара – продукты, начальник вещевого склада – вещи. Командиры частей требовали от подчиненных им офицеров улучшить в подразделениях дисциплину. Командиры подразделений, ругая власть, не способную вовремя обеспечить их зарплатой, мечтали о собственном жилье, предпочитали не вступать в конфликт со своими старшинами. Между старшинами и старослужащими существовал негласный договор о невмешательстве старшин в дела «дедов»; «старики» управляли «гусями», давая им задания на текущий день. Молодые лётчики, просиживая целыми днями в классах службы за теоретическими занятиями, мучались от скуки и от ощущения своей ненужности. Им хотелось в Небо. Им хотелось к самолётам. Интересно было только тем, кто заступал на службу в суточный наряд, в «дежурное звено». Это были четыре истребителя, при полном вооружении, готовые, по приказу сверху, в любую секунду сорваться с места, в течение двух минут взмыть в небо и выпустить весь свой боекомплект в любого, кто посмеет посягнуть на суверенитет и неприкосновенность государственной границы Украины…

…Дробышев ходил по батальону взволнованный. Со дня на день должен был уволиться Стецко, а Сергею не хотелось меняться с ним «афганками».

– Как быть? – спросил Сергей приятеля.

– А хрен его знает? – пожал плечами Вдовцов. – Самый лучший вариант: подойти и добазариться со старшиной, заныкать у него в каптёрке. Я, Абруз и Вербин так и сделали. У нас ведь тоже есть новая форма, но она лежит у старшины. Он выдаст её, когда уволятся деды.

– Ну и как мне к нему подойти? Он же сразу поймёт, что с меня её хотят снять деды.

– Ну и что? По хрен.

– Не… так дело не пойдёт. Ещё получиться, что, типа, я стукач.

– А на хрена тебе рассказывать, что у тебя её Стецко хочет снять?

Дробышев, стоя у дверей каптёрки в раздумьях, сомневался.

Из дверей вышел ротный; в руке он держал электрочайник:

– Оба… ты что здесь делаешь?

– Товарищ капитан, – в первое мгновенье Дробышев подумал, а не рассказать ли всё ротному напрямую, не называя фамилии Стецко, но тут же раздумал. В тот момент, когда ротный вышел из каптёрки, по коридору мимо проходил Бардо.

– Товарищ капитан, я по вопросу… нельзя ли мне сходить в увольнение? Я ещё ни разу не был. Хотелось бы… в это воскресенье.

– Ладно, подумаем… Напомнишь тогда накануне. На, принеси воды, – ротный протянул Дробышеву электрочайник.

Дробышев набрал воды, отнёс ротному и вернулся в кубрик.

На ужине к нему за стол подсели Арбузов и Бардо.

– Чего у ротного делал? – пытливо глядя в глаза, спросил Арбузов, и Дробышеву показалось, что в вопросе скрывается сомнение по поводу его честности.

– Насчёт увала спрашивал. А что?

– Да так…

– Слышь, Дробь, – сказал Бардо. – Есть предложение. Спрятать твою афганку у меня в каптёрке. Когда уволиться Стецко, я тебе её верну. Разумеется, не за просто так. Поставишь нам с Арбузом пузырь синевы.

Недолго думая, Сергей согласился.

После ужина Дробышев в каптёрке у Бардо переоделся в старую форму и ушёл. Арбузов полулежал, откинувшись на койке с сигаретой в зубах, лениво глядел на приятеля, который, сидя корточках, запихнул форму Дробышева в вещмешок, а сверху наложил новых портянок. Спрятал вещмешок в глубине шкафа, завалив его шмотьём.

Бардо на форму Дробышева имел свои планы: он не собирался её возвращать. Сейчас он старался спрятать её как можно лучше: не хватало, чтоб её нечаянно Пупс обнаружил. Спрятав, Бардо достал из заначки пакет с печеньем, банку сгущёнки, воткнул в розетку электрочайник, необычайно довольный уселся за стол.

– Классно мы с тобой этого лоха развели.

Арбузов сдержано улыбнулся. Ему тоже нравилась форма Дробышева.

– Короче, если спросит, скажу, что у меня её, типа, Пупс попалил. Спонтом, себе забрал, – говорил Бардо весело.

Пока приятели стоили планы насчёт дальнейшей судьбы «афганки», Дробышев стоял у себя в кубрике пред «дедами».

– Где твоя форма? – спросил Стецко.

– Ротный велел снять. Спрятал в каптёрке.

– Не балаболь! – недовольно сказал Куриленко. Лицо его было мрачным и не предвещало ничего хорошего.

– Ты в ней двадцать минут назад в столовой был, – напомнил Ким.

– А, Дробь, ты меня наколоть решил, – многообещающе улыбнулся Стецко. – Ну-ка, подойди сюда.

– Зачем?

– Иди сюда, сука! – рявкнул Куриленко, вскочив с койки, и врезал Сергею в живот.

Ким тоже «отоварил» Дробышева разок.