Волчья звезда

Я еще какое-то время пролежала неподвижно, затаившись в своем убежище. Волна схлынула, пришла другая — эта катилась медленней, я слышала, как всадники перекликаются у меня над головой резкими птичьими голосами, как скрипят тяжело груженые телеги — им некуда было торопиться, это был последний отряд, двигавшийся оттуда — из поселения Звездных. Свет факелов мелькал в сухой траве на краю моей ямы, то освещая ее, то отбрасывая в тень, и я изо всех сил вжалась в землю. Потом и они смолкли вдали — голоса и смех, и конский топот, и на землю упала тишина, опустошенная тишина, какая бывает после бури; даже сверчки смолкли.

Какое-то время я лежала неподвижно, ожидая, что кто-то из отставших проедет мимо, но больше никого не было — ночью конский топот слышен издалека, если прижаться ухом к земле он отзывается в ней мерным гулом, но вокруг и впрямь было тихо. Тогда я осторожно выглянула наружу, раздвинув растущие на краю ямы заросли лебеды.

Рассвет наступал как-то нерешительно, словно не желал разглядывать скрытое во тьме, похолодало, с моря потянуло сырым ветром. Небо стало лиловым, и все вокруг — тоже и в этом лиловом неверном свете я увидела, что высящееся на холме поселение Звездных Людей изменило свой облик.

Издали было видно плохо, но по мере того, как я к нему приближалась, стало понятно, в чем дело. Поселение казалось вымершим, нежилым, но самое главное — контур его заметно изменился; купола Домов пропали, лишь стена, окружающая холм по-прежнему темнела в медленно розовеющем небе. Я подождала еще немного — опасаясь увидеть снующие в тумане юркие тени, но там, похоже, было пусто. Совсем пусто. По мере того, как небо светлело, стало видно, что ворота распахнуты — оказывается, они могли открываться очень широко и во многих местах сразу; эта стена, наверное, сама как-то знала, где и на какую ширину ей расступаться, но на этот раз она ошиблась; грунт в проемах был изрыт сотнями копыт, дерн выворочен, по нему проползала тележная колея — след был глубокий, груженая повозка тяжело вдавилась в землю. Я заглянула внутрь.

От Домов Звездных не осталось почти ничего; груда оплавленных обломков, бесформенных, точно куски обгорелой плоти.

Чудовищная сила раскидала их веером, будто из земли бил, разлетаясь во все стороны, огненный вихрь, понять ничего уже было нельзя.

Несколько тел лежали среди обломков — почерневшие, обугленные, они казались такими маленькими, — скрючившись, точно младенцы только что из утробы матери. Пахло опаленной человеческой плотью и еще чем-то; чужеродный резкий запах оплавленных незнакомых материалов и еще один — острый, как после грозы. Кожу у меня закололо точно иголками, и волоски на руках стали дыбом.

Еще несколько тел валялись у ограды; в груди у одного — он, видно, пытался выбежать наружу в этой суматохе, не понимая, что происходит, торчала оперенная стрела; этот был мне незнаком, но еще один лежал у самой стены, лицом вниз; под ним натекла лужа черной крови. Я перевернула его, и меня замутило — рана раскрылась у него на шее, точно черный зияющий рот — ему перерезали горло, да так, что в глубине раны проглядывали шейные позвонки. Лицо было изуродовано, но эти раны уже не кровили, они были нанесены после. Я с трудом узнала Лагранжа.

Какая-то тень зашевелилась в развалинах; я вздрогнула и отскочила, но даже отсюда было видно, что человек, кем бы он ни был, еле держится на ногах; ему приходилось подолгу останавливаться и он шарил вокруг себя руками в поисках опоры.

Я подошла почти вплотную и только тогда узнала его.

— Улисс!

Он вздрогнул и спросил:

— Кто здесь?

— Это я. Выпь.

— Что ты тут делаешь?

Он озирался по сторонам, хотя ясно было, что он почти ничего не видит — брови и ресницы у него были опалены и он все время щурился, как человек, внезапно вышедший на яркий свет — хоть на самом деле холм захлестывали серые рассветные сумерки. Я спросила:

— Вы ранены?

— Нет, — сказал он, — нет. Просто оглушен. Во время взрыва я был в аппаратной; меня отбросило в сторону… Больше всего досталось глазам, но это уже проходит. Ты знаешь, что случилось?

Я кивнула, потом подумала, что он еще плохо видит, и сказала:

— Да.

— Они отключили силовой шит, сигнализацию, все… и пропустили своих, — он помотал головой. — Даже подорвали энергостанцию. Никогда не думал, что такое возможно.

— Не дураки же они, — сказала я. А что тут скажешь?

— Почему они это сделали? — он все еще сохранил способность удивляться. — Мы же не хотели им ничего плохого.

— Когда-то вы их оскорбили. Забрали к себе, точно скот. Они будут помнить такое, даже если солнце взойдет на западе. Но если этого и не было бы — всегда есть причина. Вы были сильны, а они — нет; теперь вы слабы, а они станут еще сильнее. Вот и все.

— Вот так и пала Троя, — пробормотал он. Я решила, он сошел с ума. Но он, столкнувшись со мной взглядом, пояснил:

— Эта история, помнишь?