Сколько их там полегло – парней, ненамного старше Гордея? Молодых отцов, ровесников Всеволода? Крепких мужчин? Поле было усыпано телами, людскими, звериными и лошадиными. Три дня хоронили. Многие звери, правда, ещё живые, объятые Яростью, в лес ушли, следом за разбитым людским войском, а там и до лесных владений недалеко.
Но они тоже считай мертвы.
Сам-то он жив, конечно. Остался бы Вожаком – побежал бы первым, но Князь должен действовать иначе. Ждать, наблюдать за битвой, считать убитых и придерживаться планов.
Носить чужое зло в себе, хранить накрепко.
На поле боя Гордей без лишней надобности не ходил. С тех самых пор, как увидел там мёртвую женщину в траве. После того, как начали теснить людей, он двигался за войском и видел, как в тёмно-зелёной траве появляются первые следы побоища. Брошенный меч, чья-то заплечная сумка и она.
Не то чтобы он не видел мёртвых женщин прежде, да только эта была совсем молодой… и так походила на его собственную душу, что он долго стоял над ней, неподвижно, смотря как на зелёных перьях травы блестит кровь, и никто бы не догадался, как он бичует себя там, в своём сердце. Кто-то и эту девушку любил. Она должна была стать матерью, а может, и есть молодая мать… Но ей счастья не видать. Ни улыбки сына или дочери, ни рассвета, ни парной дымки над рекой летним вечером.
Как можно рассчитывать самому быть счастливым, если многие этого никогда не увидят?
День, когда звери победили, стал днём, когда жизнь и смерть сплелись так крепко, что никто толком не знал, на какой он стороне.
С тех пор Всеволод старался сопровождать молодого Князя, не подпускать близко к телам, которые готовили к похоронам, только к знахарям да ведунам водил, а Гордей и не рвался.
Всего день… от начала и до конца, всего миг – и нет больше прежней Звериной земли.
Спроси его, как и что происходило? Так много… но слов не найти. Зубы словно замок замкнулись, и сказать нечего. Всё, что было в тот день, навсегда выжжено в памяти, но говорить об этом невозможно.
Этой последней битвы они ждали все. И уже знали, что победят. Отец Гордея привёл отряд, наполовину состоящий из совсем юных зверей, наполовину из женщин. Как они тогда поругались!
– Я знаю, – качал отец головой и Гордей только и мог думать, что отец совсем седой. Совсем сдал. – Знаю, но они рвутся в бой, и я не могу им отказать.
– Я могу.
– Сынок, верно, можешь, но не это ли их право – выбирать самим? Защищать свой дом? Так, как могут.
Гордей смотреть на него не мог. Отец… за отца жизни не жаль, да ещё за такого. Ни единого нарекания к нему, если ругал, то по делу, если заставлял, опять же правильно делал, а любил так, как только можно того желать!
– Мне покоя не даёт… что это страшное испытание на твою долю пришлось, не на мою. Словно я всю жизнь веселился, мёд хмельной пил да плясал у костра, а ты теперь за моё веселье расплачиваешься. – Горевал отец.
Гордей не мог смотреть и говорить, и от этого ещё хуже делалось.
– Забирай свой отряд, отец. Там мальчишки, что из дому сбежали, я не пущу их в бой.
– Там такие же мальчишки, как ты! И они, как ты, сделали свой выбор.
– Я скорее сам к врагу выйду, чем пущу детей!
– Детей? Видел того здорового медведя, что рядом со мной ехал? Он младше тебя ровно на год. Всего на год, Гордей. Позволь им.
– Да как ты не понимаешь? – Гордей круто развернулся. – Я не могу! Год – это много, пусть живёт! Пусть хоть год ещё проживёт! Какая польза от него, непуганого и неучёного? Только если в Ярость впадёт, а это верная гибель! Вскоре много мужиков уйдёт к предкам, чтобы этот парень жил… Уводи их.
Отец послушался, собрал своих и увёл прочь, строго-настрого запретил возвращаться. Правда, некоторые потом в дороге сбежали и всё одно вернулись, затерялись среди воинов, и таких молодой Князь не тронул. За каждым не набегаешься, к юбке маминой не привяжешь.
Советников, число которых поредело вполовину, давно было ни слышно. Гордей больше не советовался, незачем.
Людское войско тоже сбивалось в целое, наступало, вынуждало отвечать. Словно сговорившись, обе стороны подошли к клубничным полям и остановились в ожидании.
Звери напали первыми и вырвали свою победу зубами. Разбили людское войско и оставили мёртвыми половину своего. Усыпали клубничные поля удобрением.
Это уже случилось, прошло, со временем забудется.
Позади те дни, что войдут в историю. Всеволод думал прежде, читая хроники про великие сражения и смелые подвиги – неужто подобное на самом деле случалось? Неужто кто становился свидетелем такого великого события? Каково это – видеть, как рушится или рождается новый мир? Как трясёт землю, унося тысячи жизней, омывая её в крови мёртвых, чтобы родился новый?
Оказалось – никак, буднично. Даже не замечаешь, что происходит, как слепой бродишь-спотыкаешься и думаешь только о том, что никому не пожелал бы такой доли. Пусть всегда читают только в хрониках да щекочут воображение фантазией. И никогда не сталкиваются вот так – лицом к лицу.