Волчий билет

– Недели две назад они к нам в дом ночью явились. Раньше такого не было. Я вышла к ним на кухню, смотрю, они странные какие-то, но не пьяные. Да Аленка и не пила совсем. Он порой выпивал, она – никогда. А тут стоят, как остолбенели, молча, покачиваются. Я в лица их заглянула, лица у них белые, а глаза закрыты. А Антон весь в крови, пиджак, брюки, на лице кровавые полосы. Позже я поняла, он руками лицо испачкал. Я хотела «Скорую» вызывать. А он рассмеялся так нехорошо и говорит: «Мне врачи не помогут». Он все снял с себя, вымылся в душе, я его в трусах видела, у него на теле и царапины не было. Я спросила, чья кровь на нем, он не ответил. Кое-как вещи застирал, так в мокром и ушел, больше я его не видела. Сколько допытывалась у дочки, она слова не ответила, мы совсем чужие стали.

Гуров смотрел на бледный сухой профиль женщины и думал, чему ж бог человека учит, если он так легко от своего ребенка отказался, сейчас у его могилы сидит, Сатану проклинает, а себя самого виновным не считает.

– Дочь замуж за него собиралась, я сказала, прокляну, на порог не пущу. А что я еще могла?

– Действительно, – проговорил Гуров и ушел, не прощаясь. Всю дорогу думал, что в нем самом злобы больше, чем доброты, и правильно, что он в церковь не ходит. Таким, как он, в божьем храме делать нечего.

* * *

Раньше, когда Стас Крячко приходил в картотеку на Петровке, его появление даже у строгой заведующей вызывало улыбку, молодые девушки с ним перешучивались, некоторые даже обижались, что сам выдвигал ящики и быстро перебирал карточки: молодой опер предпочитал работать самостоятельно, не пользовался их услугами.

Сегодня в картотеку полковника вообще не пустили, заставили заполнять новые формы, сказали, ответ он получит завтра. Но и когда он зашел к начальнику МУРа, объяснил, что это просьба Льва Ивановича Гурова, то и тогда получил ответ, прождав около часа: в картотеке МУРа под названными кличками и с именем Тихон никто не проходит.

Окончательно обидел полковника Крячко постовой, который вместо того, чтобы лихо козырнуть, взял в руки служебное удостоверение полковника, стал внимательно разглядывать, сверял фотографию с оригиналом и вернул как-то неохотно, как бы говоря: ходят тут всякие. Станислав сел в свой «Мерседес», чуть не наехал на постового, который ударил жезлом по крыше и указал на надпись: «Только для служебных машин».

Выруливая на Бульварное кольцо, он поклялся, что ноги его больше не будет в этом чертовом доме, где он, Станислав Крячко, родился, вырос, подчинялся и командовал, не спал ночей и прочее и прочее…

А Котову и Нестеренко, можно сказать, повезло. Нужный дом они нашли быстро, отделение милиции оказалось неподалеку, и участковый находился в отделении, а не на территории, где его отыскать практически невозможно. Капитан, примерно ровесник оперативников, сидел в кабинете заместителя начальника отделения по службе и, тихо матерясь, писал какую-то бумагу, а вслух рассуждал:

– Шагнул – пиши рапорт, зашел в сортир – рапорт… Когда работать?

Увидев оперативников, капитан сразу не признал в них своих сородичей и сказал:

– Слушаю вас, господа хорошие, только помочь вряд ли смогу. Потому как кабинет не мой и я тут человек сторонний.

– Капитан Рябов? – спросил Нестеренко. – Полковник в отставке Нестеренко, сейчас опер и прислуга за все. А это, – Валентин указал на Котова, – Григорий Котов, мой болезный друг.

– Ксиву покажи. – Капитан поправил очки, небрежно глянул на удостоверение Нестеренко. – Слушаю вас, господин бывший полковник.

– Василий Петрович, дом шесть по Тихому переулку ваш? – вступил Котов.

– Как есть мой, – ответил капитан. – Тихий домишко, по праздникам драки, боле ничего.

– А Конюхова Татьяна Яковлевна вам известна, по кличке Тимоша? – спросил Котов.

– Тимоша? Роды у ее покойной ныне мамаши принимал, – ответил капитан. – А знаешь, почему ее Тимошей кличут? В детстве с пацанами дралась, отчаянная была, страсть.

– А сегодня? – поинтересовался Котов.

– Сегодня или вчера? – Капитан прищурился. – Жизнь-то, она в полосочку. Тимоша разная была. – Он отодвинул ненавистную бумагу, явно обрадовался разговору. – В детстве нормальная пацанка, драчунья, подворовывала по мелочи. Отца никто не знал, мать в обед уже опохмелялась, так как начинала пить еще в понедельник вечером. В каком году Тимоша начала трахаться и выпивать, в книгах не записано. Полагаю… – Он прищурился.

– Василий Петрович, у меня тоже с датами путаница, – вставил Нестеренко.