Волчий гон

Граев смешался.

– Он... ты... а как?...

– У тебя хороший сын. Жаль, что ты не познакомил меня с ним. Но я часто вижу его.

– В окне?

– Нет, Граев, не в окне. Вот тут. – Она приложила два пальца ко лбу. – Иногда мы даже разговариваем.

Граев мучительно сглотнул.

– Он не знает, кто я. Думает, что я добрая волшебница из сказки. А сейчас он слишком далеко. Я вижу его, но не могу говорить.

– А если бы... он был ближе... могла бы? – выдавил Граев.

Она покачала головой.

– Не знаю. – И повторила: – Он слишком далеко.

Граеву показалось, что он понял.

– Да, он далеко.

Ксения протянула руку.

– Давай.

Он отдал ей хлебный катышек. Ксения положила его себе на ладонь и сверху накрыла другой.

– А теперь молчи, – велела она, откинула голову на спинку коляски и закрыла глаза.

Граев не знал, куда деть собственные очи, – от всего этого непонятного чисто психологически ощущал он себя не слишком здорово, примерно как принцесса на горошине. Смотреть на добрую волшебницу из сказки, уснувшую красавицу, было почему-то неудобно, словно он совершал что-то неприличное. Граев стал разглядывать иконы.

Богородица, Спаситель и бремя Его надежды, возлагаемое на смотрящего. Какой-то святой, Граев не разбирался, с тихой радостью в лике...

«Чудо слишком тесно связано с душой», – вспомнил Граев и вдруг понял, что это правда. С икон густо стекало в тесную комнату чудо и претворялось в тепло человеческой души. Тепло, которым стал сам воздух этой маленькой квартирки. Из которого не хотелось уходить, несмотря на психологическую принцессину горошину. Да что там – Граев просто бессовестно наслаждался этим обезболивающим и любящим его покоем. Такого глубокого душевного комфорта он не испытывал уже давно. Почитай, с безоблачного младенчества, о котором все равно ничего не смог бы рассказать.

Из чего следовало, что психология и душа – на порядок разные вещи.

Ксения открыла глаза и долго, почти с нежностью, слишком похожей на жалость, смотрела на Граева.

– Что? – не выдержал он.

Она протянула руку, показала на его бровь.

– Ты знаешь, откуда это у тебя?

Граев пожал плечами.

– Родовое наследство, – сказал как можно пренебрежительнее, но внутренне был испуган.

– Как умерли твой дед, прадед, прапрадед по мужской линии, тебе известно? – настойчиво спрашивала Ксения, так, словно он был обязан это знать.

– В общих чертах, – отговорился Граев, знавший только про деда, что с ним приключилась какая-то темная история.

– Слушай, я расскажу тебе.

Граеву стало не по себе. Трясущимися руками он принялся выливать из чайника в чашку крепкую заварку.

– Твоим предкам по этой самой линии очень не везло. Всех я не могла увидеть. Но некоторые... Один погиб молодым еще на охоте. Его загрыз волк. Другой жил с собственной сестрой, кровосмеситель. Его и сестру казнили, очень жестоко. Много было самоубийц. Двое погибли на дуэли. Твой род был знатен. Но ко времени революции захудал. Один из твоих предков был лишен дворянского звания и сослан в каторгу за убийства. После революции прадед твой сошел с ума. Чекисты посчитали его смутьяном и расстреляли.

– Подлечили дедушку, – убито пробормотал Граев и залпом высосал всю заварку из чашки.

– Твой дед благополучно пережил все репрессии, но после, уже в старости, исчез бесследно. Про отца ты знаешь, – закончила Ксения.

В ряду перечисленного смерть отца не была чем-то из ряда вон. Можно сказать, милосердной была. Узнав о рождении второго сына, Антона, Граев-старший на радостях хлебнул лишку и в веселии попал под скорый поезд. Перерезало ровно пополам. Не мучился родитель.

– У них у всех было это. – Ксения постучала пальцем по брови.

– Очень мило, – ушибленно отозвался Граев. – Все это тебе прошептал на ушко кусок хлеба?

– То же самое могла прошептать мне любая принадлежащая тебе вещь. Понимаешь, Антон, я не уговариваю тебя верить мне. Но тому, кто приходит к тебе, ты не можешь не верить.

Граев непроизвольно дернул головой, уставился на Ксению беззвучно скулящими глазами.

– Я ему не верю, – нацедил сдавленно. – Я в него не верю. Это мой бред. Кошмар. Я болен. Мне плохо. Зачем ты хочешь внушить мне, что он настоящий?

– Ты здоров, как бык. И он – настоящий. Он что-то хочет тебе сказать. Что-то важное. Но у него не получается. Он слишком старый.

– Кто, привидение? – поразился Граев.

– Любое творение Божие и человеческое оставляет после себя след в этом мире. Он – след давно умершего. Очень старый след. Но через него тебе посылается испытание, в котором содержится знание.

– Какое? – с мукой в лице спросил Граев.

– Может быть, о том, как избавиться вот от этого? – Снова пальцем по брови.

– От родового проклятья, – мрачно изрек Граев.

– Родовое проклятье – чепуха на постном масле. Дурное суеверие. Просто некоторые преступления против Бога и Его творения так велики, что преступник не вмещает в себя свою вину и наказание за нее. Они переходят на потомков. Твой далекий предок совершил какое-то злодейство, настолько гнусное, что расплата за него длится так долго...

– Ты не можешь мне помочь? – безнадежно взмолился Граев.

– Тебе уже помогают.