Краем глаза Граев поймал движение какой-то тени. Это было похоже на вспышку, только наоборот, – темное пятно расползлось на фоне светлой июльской ночи. Граев следил за тенью, чуть повернув голову. Теперь было ясно, что это человек. Он приближался. Граев насторожился – что-то было неправильно. Движения человеческой фигуры казались неестественными. Люди так не ходят. Незнакомец легко покачивался из стороны в сторону, и собственную голову нес так, будто это драгоценная ваза, – высоко задрав вверх, намертво обездвижив. «Лунатик!» – догадался Граев и собрался было посторониться, дать дорогу спящему путешественнику. Но тот остановился. Граев увидел, что мужчина обнажен по пояс. Длинные волосы, схваченные шнурком на лбу, свисали ниже мускулистых плечей. Незнакомец был атлетом, на полголовы выше Граева, которому ситуация начинала очень не нравиться.
Когда мужчина заговорил, Граев сначала подумал, что он кого-то зовет. Например, волка, который, раз уж такие странные дела творятся, вполне мог оказаться знакомцем этой сомнамбулической горы мышц.
– Гъюрг... Гъюрг... – мощный и хриплый гортанный рык вырывался из глотки атлета.
Граев попятился. Глаза незнакомца тускло поблескивали. Нечеловеческие глаза. Взгляд их был нацелен на Граева. «Привидение», – без всякого удивления подумал тот, и тут же удивился этому отсутствию естественной человеческой реакции на всякую небывальщину. Как будто всю жизнь общался с призраками, да еще и накачанными, как Шварценеггер. Фантом тем временем продолжал изрыгать утробно звучащие словеса:
– Гъюрг... долго... ждать... волк... долго... Гъюрг...
Граев все пятился, пока его тылы не вмялись в решетку соседней могильной ограды. Понял он только одно: «Гъюрг» – это, вероятно, имя самого атлета. Явно не русское, значит, призрак – иностранец к тому же. Вот он ходит по миру в поисках своего любимого волка, никак не упокоится. Примерно так выходило. Более дикой нелепицы Граеву в жизни слышать не доводилось.
– ...нужно... проклят... – призрак шел прямо на Граева, тыча в него пятерней, и голос становился все глуше, а интонации – просительней. Или скорее требовательней.
«Он чего-то хочет от меня», – с ужасом догадался Граев и ощутил явственное шевеление волос на голове. В следующий момент остатки терпения покинули его – привидение стало звать его по имени, демонстрируя хорошую осведомленность:
– Грай... должен... иди... Грай... кровь... отпусти...
Граев вдохнул побольше воздуха, оскалился и резко выдохнул в сторону кошмара злобное, рычащее, гоблинское «Грррахх!». Подскоком перемахнул через отворенную дверцу решетки, метнулся к дорожке и побежал, не оглядываясь...
След обрывался недалеко от огнища бывшего вечевого старшины Жилы. Слабый, успевший прибиться к земле запах крови мог учуять и удерживать в ноздрях все то время, пока солнце уходило за лес, лишь настоящий сын Волка. Но Гъюрга вел не только нос. По этому следу прошло бы даже малое дитя. Примятая трава, где полз Микила, обломанные густые кусты, под которыми он пробирался, не имея сил обогнуть, содранный на корнях вековых деревьев мох. Чтобы проследить последний путь брата, Гъюрг потратил четвертую часть светлого времени дня. Микила преодолел его не меньше чем за два дня – лишь для того, чтобы испустить дух на руках старшего родича, единоутробного брата.
Гъюрг осмотрел крошечную лесную плешь, где кончался след. Эти места он знал по памяти, как и всю округу, где привольно расселились родовичи. Его племя – которому он не принадлежал уже несколько лет. Как и его брат, как и все Волки. Большое, с сыновними семьями, огнище Жилы было отсюда в пяти сотнях шагов или чуть более. Никто другой еще не решался выдвинуться на поселение так далеко к северу от земель родовой волости. Жила был первым.
Среди родовичей Жила слыл мужиком сильным умом и крепким своей волей. Мало кого слушался, мало кто мог перегнуть его на свою сторону. Иные говаривали, что строптив чересчур, даже против богов волю свою ставит. Оттого и невзлюбили Жилу и из старшин путь показали. Зато теперь Жиле воля вольная.
Дело неслыханное ранее – с волчьим братством до крови грызться. Было – враждовали родовичи с Волками, особенно когда свое добро отдавать было жалко лесным бойникам, охочим до добычи. Но сколько помнил Гъюрг, община Волков терпела – ради той же добычи, из южных богатых земель обильно приносимой. Княжья малая дружина вбирала тогда в себя, раздуваясь, как бычий пузырь, всю волчью рать и тех, кто Волком только на время похода становился. Терпели и хищную хватку бойников, и обычаи их волчьи. Да вот, гляди, не вытерпели. Жила и здесь объявился первым.