Волчий капкан

В село Перуштица Пловдивской области я отправился на следующий день, 12 июля, сравнительно поздно – часам к десяти утра. Необходимо было сделать кое-какие распоряжения на работе, выслушать доклады своих помощников и самому явиться на доклад к генералу, который, в свою очередь, хотел выслушать меня, чтобы потом доложить о результатах своему начальству. Одним словом, оказавшись с утра между шестеренками служебной машины, я успел выбраться с трудом и, усталый, уселся рядом с потерявшим терпение шофером. Оказавшись в машине, я почти тотчас же заснул, так что в Перуштицу я приехал более или менее отдохнувшим, только с сильной головной болью. Она стала еще мучительнее, когда я уселся напротив дяди Чамурлийского – лопоухого старичка лет семидесяти пяти, с розовым лицом и покрытой белым пухом головой. Такой болтливый и раздражительный старикашка мог бы вывести из терпения и самого спокойного человека. Однако я уже приобрел кое-какой опыт, беседуя с матерью Половянского. Интересно было бы свести их вместе, пусть бы поговорили. Ни один не будет слушать собеседника, так что старикашка в конце концов вскипит и укажет ей на дверь, независимо от того, где они находятся. Точно так же он поступил и со мной, обозвав меня при этом фашистом и столичной штучкой. Я так и не понял за что – может быть, за то, что я пришел к нему с пустыми руками? «Выдает себя за приятеля Петра, а сам кроме приветов ничего не привез. За кого вы меня принимаете?» Я ему сказал, что я коллега Чамурлийского, в этих местах проездом, и что его племянник просил меня узнать, как здоровье любимого дяди. «За кого вы меня принимаете?» Петр всегда посылает ему то деньги, то что-нибудь из одежды, и по почте посылает, и с оказией, так что мне не к лицу прикидываться дурачком и прятать посланные деньги. Срамота и грех перед богом обманывать старого человека… Я прямо растерялся. Хорошо еще, что к тому времени я уже узнал все, что мне было нужно, и спокойно мог уйти. А до этого?.. Дядя начал свой рассказ с самого рождения Петра – тот, оказывается, родился в сорочке – знамение! – и слово за слово начал говорить о своем собственном безрадостном детстве, таком же тяжелом, как и детство его сестры, матери Петра. Она была первой красавицей в селе, кровь с молоком, какие люди к ней сватались – купцы, важные птицы, а она кроме учителя ни на кого и смотреть не хотела. А учитель этот из красных самый красный.

Я нарочно его не перебивал, боялся, что если он вдруг остановится, то его уже как испорченный патефон завести не удастся – пружинка сломается, и придется пластинку вертеть пальцем. Но, слава богу, до этого дело не дошло, хотя несколько раз мы были на волоске от такого поворота. Как бы то ни было, мне удалось отсеять необходимые сведения. Они скорее подтверждали версию о настоящем Чамурлийском, то есть, если принять слова старика за чистую монету, то Чамурлийский и есть Чамурлийский и нам остается только краснеть за свои отвратительные предположения. Дядя не раз беседовал со своим племянником, вместе они вспоминали давние времена, причем память Петра была просто феноменальной – он помнил о событиях, которые произошли в самом раннем его детстве – однажды, например, он проглотил металлическую застежку от дамской подвязки и чуть не задохнулся, благо мать сунула ему два пальца в горло и вытащила ее.

– А может быть, это вы сами ему напоминаете, ваша-то память тоже вам не изменяет, – расспрашивал его я, пытаясь установить правду: действительно ли Чамурлийский помнит подробности своего детства или дядя невольно оказал ему услугу и помог собрать необходимые сведения о присвоенной им биографии другого человека?

К сожалению, однако, старик совсем уже был не в состоянии отвечать на любые вопросы, сколь бы уместными и логичными они ни были. Все они в одно его лопоухое ухо влетали, а из другого вылетали. Я так и не смог разобраться, благодаря кому стали известны подробности прошлого Чамурлийского, поездка в Перуштицу только еще больше все запутала. Итак, он или не он?!.. Хоть монетку бросай. Хотя все-таки, пожалуй, первое больше похоже на правду. А вот кому он служит – это отдельный вопрос.

Еще не поздно заявиться к нему на именины, подумал я, садясь в машину. Было половина девятого вечера, и голова у меня гудела. Времени все равно назад не вернешь, весь день потерян. Неужели так я запомню Петров день, 12 июля?

Я отпустил шофера неподалеку от дома, хотел пройтись перед сном. Ночь выдалась душная. Раскаленная мостовая дышала накопленным за день теплом. Пахло приближающейся грозой.

Совсем скоро мокрая тенниска как клеенка облепила мне тело. Как боролся Пырван в этакую жарищу?

Перед парадным моего дома нервно прохаживался какой-то человек в белой рубашке с короткими рукавами. Он беспокойно озирался по сторонам. Увидев меня, он помахал рукой и почти бегом бросился мне навстречу. Лица его в полумраке не было видно, но шаги звучали тревожно.

Что могло случиться? Косолапый его задавил, что ли? Уж не тушировал ли он его?