Волчий лог

Он так погрузился во всю эту новизну, что почти не замечал ни грустных взглядов матери, ни задумчивости отца, ни его все более частых отлучек. «У папы дела, сынок», — объясняла мать, и он верил. Легко верить, когда тебе всего девять, и жизнь еще не показала свою поганую изнанку.

Отца Стас обожал и страстно мечтал быть на него похожим — таким же сильным, уверенным и умным. Когда в доме бывали гости, и его спрашивали, кем он хочет быть, Стас отвечал, что будет ученым, как папа. Взрослые одобрительно кивали головами, а отец едва заметно усмехался в усы и похлопывал его по плечу. Гордился.

В большой четырехкомнатной квартире у Стаса была своя отдельная спальня. Со стен смотрели лица любимых хоккеистов, большой письменный стол казался почти таким же, как в папином кабинете, и Стасу нравилось это сходство, льстило, что отец считает его взрослым и общается с ним на равных. И даже свою счастливую ручку подарил, с золотым колпачком. «Держи, наследник, — сказал тогда папа. — На память».

Это уже потом он понял, что отец так прощался, а тогда от радости чуть не лопнул. Еще бы! Он на эту ручку несколько лет облизывался, так она ему нравилась.

А потом отец уехал в очередную командировку и не вернулся. И мама, пряча заплаканные глаза, сказала, что у него другая семья. Там, в их старом городе.

Как же он злился! Как ненавидел предавшего их отца! Ненавидел с такой же силой, с какой еще недавно боготворил.

Крушил все вокруг, изрезал любимый стол перочинным ножом, сломал и растоптал заветную ручку, выкинул все, что дарил ему отец… А потом успокоился и разом вычеркнул его из своей жизни. И матери запретил о нем говорить.

«Ушел — и пусть, — твердо сказал он. — И без него проживем. Не нужны нам предатели».

Мама снова разволновалась, расплакалась, потянулась за каплями.

«Нельзя так, сынок, он ведь твой отец, — попыталась урезонить она Стаса. — Не руби сгоряча».

Но он ничего не хотел слушать.

«Для меня его больше не существует», — резко сказал он маме.

Та только головой покачала, но промолчала, не стала его больше переубеждать. А вечером ее увезла «Скорая».

«Очень изношенное сердце, — услышал он из разговора врачей. — Чудо будет, если выкарабкается».

Выкарабкивалась мама долго. Почти два месяца Стас разрывался между школой, домом и больницей, сам покупал продукты, готовил еду, старался все успеть.

Наверное, именно тогда он и изменился. Веселый беззаботный мальчишка исчез, а на его место пришел неулыбчивый незнакомец с волчьим оскалом и взглядом исподлобья. Этот незнакомец был взрослее и изворотливее прежнего Стаса. Он умел выискивать продукты подешевле, ловко торговался, знал цену деньгам и мог рассчитать, насколько хватит сбережений в небольшой шкатулке, что стояла в родительской спальне.

А еще, он стремительно тянулся вверх, взрослел, и та одежда, что совсем недавно была ему впору, теперь трещала по швам.

Мама вернулась домой в конце весны. Май — разудалый и шумный, разукрасил столицу зеленью, умыл теплыми дождями, зашелестел молодой листвой. Двор наполнился шумом и криками, на площадке закипела бойкая жизнь, лавочки перестали пустовать, оккупированные старушками и сменяющей их к ночи молодежью. Но он почти не замечал признаков приближающегося лета.

Мама была слишком слаба, и он продолжал делать всю работу по дому, только бы она не уставала.

Отец за все это время не появился ни разу, даже не позвонил.

Увиделись они только спустя пять лет.

Отец был в Москве и пришел к ним на Остоженку. Подгадал, когда мамы не будет дома, хотел с ним увидеться. Стас открыл дверь и уставился на высокого, полностью седого мужчину с усталым лицом и грустно обвисшими усами. Этот незнакомец был совсем не похож на того отца, которого он помнил.

— Здравствуй, сынок, — тон был неуверенным, немного заискивающим. — Я войду?

Стас молча посторонился, пропуская чужака в квартиру.

Разговора не получилось. Он смотрел на человека, которого когда-то обожал, и чувствовал, как в душе снова поднимаются обида и злость. Где он был, когда матери было так плохо? Зачем пришел сейчас, когда они научились справляться без него?

Наверное, отец все увидел по его глазам, потому что вздохнул, опустил голову и сказал: — «Прости, сынок».

А что ему с тех слов? Разве слова могут что-то исправить? В слова Стас больше не верил.

Нет, не получилось разговора. Не смог он слушать жалких оправданий. И денег, что совал ему отец, не взял. И матери не сказал, что тот приходил. Незачем ей знать, ни к чему лишние волнения.

— Стас, а у нас покушать ничего нет? — голос Никитки вырвал его из воспоминаний.

Проснулся малец. И в себя пришел, раз есть просит.

— На заднем сиденье сумка, — усмехнулся он. — Там контейнер с бутербродами.

Ник обрадованно бормотнул что-то и отстегнул ремень.

— Ого тут сколько! — открыв крышку, довольно выдал он. — Ты будешь?

— Найди мне с ветчиной и сыром.

— А салфетки влажные у тебя есть?

— Зачем?

— Руки вытереть. Мама ругается, когда я грязными руками еду беру.

— Ну, если мама ругается… В бардачке посмотри.