Волчий пастырь. Том 3

– Ты позволишь нарушить твое одиночество? – между тем проговорила Мари-Мадлен, подходя на пару шагов ближе. Кавендиш, не скрывая интереса во взгляде, оглядел столь неожиданную гостью долгим взглядом снизу вверх, задержавшись взглядом на очертаниях крутых бедер, выделяющихся под плотной тканью.

– В термах принято находиться без одежды, – произнес он чуть погодя, подняв взгляд и посмотрев Мари-Мадлен прямо в глаза.

Руки женщины опустились, белая ткань накидки, легко струясь, спала с плеч. Под ней у Мари-Мадлен ничего не было. Короткое движение рукой и накидка полетела на скамью соседнюю с Кавендишем.

– Без одежды. И без украшений, – сняв диадему, Мари-Мадлен положила ее на накидку. Кавендиш при этом невольно наблюдал за тем, как качнулись тяжелые груди женщины, когда она наклонялась. Мари-Мадлен это заметила и выпрямившись, отметила чуть приподнятым в удовлетворенной улыбке уголком рта.

Внимательно глядя на неожиданную гостью, Кавендиш уже явно чувствовал исходящую от нее внутреннюю силу. И если минуту назад его тело было сковано слабостью утомления и напряжения от лихорадочных рассуждений наедине с самим собой, то сейчас он почувствовал все нарастающее возбуждение.

Мари-Мадлен между тем мягкими шагами, как будто бы плывя, подходила все ближе и ближе. С трудом сохраняя ровное дыхание, Кавендиш наблюдал за женщиной, оглядывая притягивающие взгляд изгибы обнаженной фигуры.

Формы неожиданной гостьи были гораздо крупнее, чем у девушек ему нравившихся. Мари-Мадлен Лавиолетт оказалась очень далека от его идеала красоты – Кавендиш больше тяготел к миниатюрным септиколийкам, или горячим смуглым терранкам южных римских провинций; но эта истинная дочь Севера смогла вызвать в нем настоящее желание. Практически неконтролируемое – Кавендиш сейчас с трудом удерживался, чтобы не сбросить с себя оцепенение, не прянуть вперед и не притянуть Мари-Мадлен к себе, уже не скрывая жадного желания.

Это не было следствием ментального воздействия, он бы почувствовал; но каким-то образом эта женщина буквально притягивала взор, а ее притягательная аура погружала мысли, словно в тягучую меловую патоку. И этому притягательному воздействию он сопротивляться не собирался.

Краем сознания при этом Кавендиш совершенно трезво понимал и чувствовал, что дело сейчас не только в красоте (которая еще и не в его вкусе) женщины. Он подозревал искусственное влечение обольщения, но при этом на Мари-Мадлен не было никаких амулетов или татуировок; а сила притяжения, которую он ощущал, казалось сходной с тем, что Кавендиш испытывал во время посещения жриц любви в храмах Исиды. Только сейчас эта сила притяжения была гораздо, гораздо сильнее. Здесь тоже имеет место божественная аура?

Возможно, возможно.

Кавендиш думал обо всем этом по-прежнему краем сознания, отдавшись на волю влечения. Справедливо рассудив, что даже если Мари-Мадлен пришла делать ему очередное предложение, связанное с его судьбой, фамилией, политикой или вообще судьбами всего мира или волей богов, хорошо потрахаться перед этим точно не помешает. Когда еще удастся подержаться за такую поистине божественную задницу и помять такие огромные, идеально-привлекательные и при этом явно ведь видно, что не знавшие вмешательства магической коррекции, натуральные сиськи?

Мари-Мадлен, видя его взгляд, но не подозревая о мыслях, улыбнулась с плохо скрываемым торжеством – она видела, что Кавендиш едва сдерживается на месте. Женщина сделала последний шаг и опустилась перед ним на колени. И наклонившись, начала, как это называется в салонах высшего света Темной стороны Европы, «разговор на языке любви». Начала, вернее, прелюдию к разговору, своеобразное предварительное введение перед погружением в самые глубины беседы, вращающейся в разных ракурсах вокруг главной точки опоры – мысленно про себя проговорил каламбур Кавендиш.

Сохраняя таким образом, путем едкой саркастической насмешки, хоть какую-то ясность мыслей и суждений. Но делать это было все сложнее: рассыпавшиеся волосы женщины щекотали его бедра, горячее дыхание, легкие поцелуи и едва ощутимые касания языком дразнили его все сильнее. Мари-Мадлен не торопилась. Она ждала и дождалась – Кавендиш все же не выдержал, сбросил с себя ленивое оцепенение и уже взял ее голову руками, начал направлять в действиях.

Дальнейшее происходило во все более густом влажном тумане. Трезвые мысли и ясная часть сознания отходили все дальше, на задворки разума, пока совсем не потеряли право голоса и восприятия. И уже вскоре сочные шлепки мокрых тел и пронзительные возгласы под высокими сводами оглашали уже не разговор, а безумные крики любовного танца двух сплетенных тел.