Волчий Сват

И сейчас, идя сквозь струящиеся тени, как рыба, свободно проходящая сквозь ячеи сети, он не отдается ни воспоминаниям, ни угрызениям. Тем более что впереди у него практика. Если ее, конечно, так можно назвать. А точнее, собрались они четверо в шабашную бригаду, чтобы – у знакомого отца – малость подразмяться. То есть помочь строителям-армянам, которые подрядились за лето сварганить индюшатник.

И вот что еще заметил Николай, помудрел он, что ли, за последнее время. Взять ту же Марину. Не осудил за ее прежние грехи по той причине, что понял разницу между деревенской и городской девками. Ежели хуторская как огня боится, что ее до замужества ославят, городской и в голову не приходит такого рода стыд. И вообще, простота нравов там даже каким-то шиком воспринимается. Правда, последнее время и в селе стали проскакивать девки, про которых дед Протас сказал так: «Каждой пробе радые, черти вертозадые». Завелись две и у них в хуторе. Причем сроду не подумал бы Николай, из кого они произойдут. Все грешили, что пойдет по рукам рано сбившаяся с панталыку Катька Сербиенко. Ан нет! На каком-то, уже взрослом годе взлом она своей расхристанной прихоти устроила. Как закаменела. И так к ней парни подлабуниваются, и этак, а она – никак. А когда Витяка Внук захотел наломок ее взять, ободрала ему всю морду отпущенными, как сама потом говорила, для подобного случая ногтищами. Расхожками же стали две тихие девчуры – Верка Бордунова и Танька Бутырина. К которым, со временем, конечно, кликухи арепьями прилипли – Вераку стали звать Веселухой, а Татьяну – Топотухой. Но это, видимо, оттого, что Бордунова была пересмешница и заводила, а Бутырина обмирала по танцам.

О том, что они, по-хуторскому говоря, «расхожки», то есть слабые на передок девки, намекнул в своей частушке тот же дед Протас, спев как-то:

Вопрошала дружку Верка:
«Как найти в позвольстве мерку?»
«Мне б самой узнать, где ж грань-то», –
Ей в ответ сказала Танька.

Дед же, неожиданно для Николая, выявил ту, на кого Алифашкин небольшой присмотр учинил. А частушка Протаса звучала так:

У Путяевой у Таи
Середина золотая.
Так считают пред и бух,
Разбиваясь в прах и в пух.
Только вот в чем запятая:
Их в упор не видит Тая.

Грешным делом, пробовал и Николай заманить Таю на кордон. Не для своей выгоды, как говорят девки, вроде встреча с парнем им тягость-тягостная, а так, чтобы побродить по окрестьям, порассказать, что и где с его детством связано. Страсть как любит он, чтобы при его воспоминаниях да были бы свидетели.

Но Тая отказалась. Мило так. С улыбочкой. Но дала понять, что лес хорошо, а клуб – лучше. Потому, ежели хочет он с ней увидеться, то пусть приходит в кино.

Зато Веселуху с Топотухой уговаривать не надо…

2

Лучше бы он о них не вспоминал. Только Николай вышел к Гаевой поляне, как ему навстречу Верка с Танькой.

– Привет! – сказала Бордунова. – А мы думали, что тут только одни бирюки водются.

– Да теперь бы, – с проституточной томностью потянулась Танька, – на шармочка да бирючка…

– У голодной куме – одно на уме! – осекла вроде бы ее подруга, а сама так млело глядела на Николая, что и дураку было понятно: нет у нее «торм'oз», чтобы лодыжки вместе свести.

– Говорят, – начала Веселуха, – ты к Путяехе клинья бьешь.

– Мало ли кто чего болтает, – явно не очень обрадованный их появлением, произнес Николай. – А потом почему это я перед тобой, – он выделил именно ее, одну, – отчитываться должен?

– Не передо мной, – поправила она, – а перед нами.

А Топотуха завела:

Ты скажи, сопера-Вера,
За чего его задела?
Почему он, как монах,
Носит вздутие в штанах.

– А ну давай проверим! – кинулась щупаться Веселуха.

– Да ну вас! – увернулся Николай. – Чего вас сюда принесло?

Они, приобнявшись, в один голос произнесли:

– К тебе в гости пришли!

– Только ты, – отклинила свой голос Веселуха, – видать, совсем нам не рад.

Грешно сказать, но у Николая с подружками ничего такого не было, что потом назовется близостью. Вот так встретятся они, а то и по званому обоюдью соберутся-прозубоскалят, прогоцают, и – все. А слава, конечно, дегтем ворота мажет.

А не получалось ничего, видимо, потому, что девки обе – две к нему являлись. Словно их одну к другой привязали. Один раз он даже Таньке свидание назначил. Встретил ее на улице; от нее одеколонищем за версту, словно она только что в «Жасмине» побанилась; ну, повел речь о том о сем, потом, как бы ненароком, бросил:

– Ты чего вечером делаешь?

Она ему:

– Глухоту из ног выгоняю.

– Значит, на танцы пойдешь?

– Ага.

– А может, погуляем у Отрожка?

Есть такой ерик, что от хутора в лес ужом уползает.

– Можно, – коротко согласилась Танька.

Николая, помнится, перекосоротило, когда вечером, в назначенный час, заявились они двое.