Волчина позорный

И он чуть не пропустил Мосина. Потому, что навстречу ему шел по коридору коротко стриженый худощавый парень в костюме. То есть не с улицы забежал облегчиться, а из тёплого кабинета пришел. Голову парень нагнул, разглядывая свои отдраенные гуталином ботинки. И если бы Шура не разглядел на его скуле родинку, то, может, раздетый преступник по холодку и сбежал бы, заглядывая для согрева в попутные организации, кафе, столовые или парикмахерские. Но майор родинку засёк ровно в тот момент, когда они оказались рядом.

— Во, мля! — восторгнулся Малович. — Меня мало кто так дурил как ты! Молодца! Тебе надо бы в разведчики или в шпионы. Получилось бы дурить врага и тайны выведывать. Но всё! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

Он резко зашел беглецу за спину, левой рукой прижал к себе два его костлявых запястья, а правой нацепил «браслеты». Потом посадил тонкое нескладное тело на подоконник и верёвкой крепко стянул ноги.

— Хочешь жить? — спросил он Мосина.

— Пока хочу, — уныло ответил он.

Шура кинул его себе на левое плечо и пошел к машине.

— Тогда два дня тебе даю на то, чтобы ты мне на бумаге написал про всю жизнь свою. От пятнадцати лет до…

— Я с пятидесятого. Двадцать два года мне в марте стукнет.

— Но взрослых, возрастных мужиков ты не хреново изображаешь. Мог бы артистом быть, блин, — Малович вздохнул и поправил шапку.

Два дня Шура на работу не приходил. Лысенко приказал отдохнуть, на что Малович часа два не соглашался.

— Я в прошлом году троих с «пушками» на элеваторе брал. Они директора хотели шлёпнуть. А он их издали в окно заметил и спрятался где-то. Может, конечно, его предупредили. Но нам он позвонил лично и сообщил, что его в течение часа застрелят злые негодяи. Просил срочно их поймать и обезвредить. Стрелки с волынами приехали из Саратова. Он их обманул по поставкам. Не то зерно отвозил. А мягкого сорта. А он дешевле вдвое, мягкий сорт был. То есть нагрел он покупателя на сто процентов. Заплатили — то ему как за твёрдые сорта. Ну, его решили кончить как последнего подлеца. Заплатили блатным, фотографию дали. И вот он спрятался в каком-то там бункере, урки с «пушками» бегают за директором, а я незаметно за ними. А элеватор — как три поля футбольных в длину. И я их по одному отслеживал и вырубал да вязал. Часов пять подряд то я за ними бегаю как легавая, то они за мной как драконы. Орут. Пугают. Вот я их повязал, сдал и потом день дома валялся. Вот тогда я намаялся. Устал. А этого афериста мы долго вычисляли, но поймал я его как вратарь сборной СССР мяч от ноги пацана из районной спортивной школы. От чего отдыхать, Сергей Ефимыч?

— Тебя кто научил приказам не подчиняться? — засмеялся Лысенко. — Он всё равно пару дней будет в камере сидеть биографию строчить, и преступления признавать и описывать. Давай. Чтоб через минуту тут твоим одеколоном не пахло.

Вечером Зина блинов напекла, Виталик рассказал про то, как сплоховал и занял в беге только третье место, а не первое.

— Саша, ты ешь и ложись, — Зина потащила мужа на кухню. — Телевизор посмотри. Эту работу с аферистом-убийцей ты сдашь следствию через день. А там ждёт тебя большое серьёзное дело.

— Ну, не надо колдовать, Зин, — ласково попросил Шура. — Всё будет так, как должно быть на хорошей работе.

Съел он десяток блинов со сметаной, лёг смотреть телевизор и уснул как перекормленный материнским молоком младенец-сосунок.

Утром капитан Володя Тихонов сгонял в гостиничный номер афериста, привёз портфель с париками, усами, клеем и водой для смыва. Потом в кабинет Лысенко привели Мосина. Наконец Шура разглядел его внимательно. Серая внешность. Жалкая. Худой, сутулый, лицо узкое и удлиненное. Острый подбородок без ямочки, выпирающие острые скулы, желтые зубы и глаза необычные. От носа до зрачка сантиметров восемь было, а губы, наоборот, природа сжала с обеих сторон и вообще забыла о верхней части. Её просто не видно было. Будто у Мосина всего одна губа, нижняя. Да и то настолько утончённая, что захочешь ущипнуть — так не ухватишь сразу. Родинка на правой щеке выглядела непропорционально большой для маленького, худого лица.

— Женщины действительно могут полюбить из жалости, — почему-то грустно подумал Малович. — А если он свой неказистый вид компенсирует подарками дорогими, цветами ежедневными, золотом и деньгами, то у такого ухажера вообще лицо иметь значения не будет. И жалость к нему сразу пропадёт. Щедрость всегда идёт от искренней любви. Так считают и так простенько впадают в заблуждение «клиентки» Валеры, богатые вдовы и разведённые, которые уже привыкли к любви мужей, осыпавших их деньгами и драгоценностями.

— Тебе чуть за двадцать, парень, — хлопнул Мосина по тонкому плечику Александр Павлович. — Не пацан слюнявый. Так ты слышал вообще о любви, которая не на дорогих подарках держится? Просто так, не для протокола скажи мне. Любил сам хоть раз без денег и брюликов для возлюбленной?

Ничего Мосин не ответил. Смотрел в пол тупо и выглядел обречённо.